И таять не спешит. Так и любовь его обманная,

Как лёд во мартиусе, в сердце твоём выморозить место для себя пришла.

Взляни на птицу ту, что мечется, не зная, где спать ей лечь,

Тако и ты, возлюбленный, не знаешь, с кем ложе разделить.

Послушай о цветке, который подарил я тебе давно уж, но не заметил дар ты сей.

Так знай, схожи лепестки его, как будто с незабудкой, столь скромен сей цветок,

Произраставший долго в душе моей и сердце, покуда не отдал

Тебе его я, прекрасен, нежен сверх меры сей бутон,

Голубоваты были все лепестки его, но цветом ярким, солнечным окрасил

Его я сам, чтоб подарить тебе.

В груди твоей сияет светило Сола, его я подарил, чтоб было

Теплей тебе, чтоб согревал он изнутри тебя,

И воспылал огнём он невидимым, нежгучим, но лишь тепло дарящим.

Однако вижу я, ты всё же сильно мёрзнешь,

Но помни - снегопада беспрестанного внутри себя

Тебе не избежать, покуда ты ко Гарольдусу хладному склонил желание своё.

Селены ж лик ты отражаешь сам, холодному я свету подражая,

Непылкому. Давно уж минула вся пылкость,

Коей меня когда-то ты дарил, теперь же словно

Супружеский ты долг свой исполняешь,

Когда со мной ты. Но прошу, не покидай, о, гордый воин мой!

Куда же ты уходишь, о северный мой ветер?

Лишь об одном молю - со мной побудь, останься.

Куда же ты уходишь незванно и без нужды?

Куда б ты ни пошёл, я в след тебе пойду.

– Как прекрасна ода твоя, о Квотриус, орхидея моя, цветок мой, обликом схожий с ликом неведомого мне магического существа!

А повидал я многих, поверь. И как правдивы словеса твои!

Ужели ты почувствовал, что с Гарри… мне всегда холодно, а с тобою - вовсе нет.

Ведь любим мы друг друга при открытых ставнях, под ними суть тот самый ледяной сугроб, коий воображение твоё восприняло столь неожиданно и образно. Ведь приписал ему ты, сугробу этому, живую душу, душу, да не без сердца, но всю любовь Гарольдуса ко мне.

Давно приметил сей сугроб я, что таять не желает и скользок он, словно кусок баранины холодной, осклизлой, таковой, кою порою, увлечённые друг другом, вкушали мы в походе, когда нам не случалось поесть её горячей. А было часто так.

Любили мы друг друга тогда без соитий, одними поцелуями и ласками обходясь, покуда Гарри мой Гарри в шатре походном был.

Не при свидетеле ж сношаться!

– Тогда о Гарольдусе думал я, лишь как о препоне, мешающей любить в отпущенные милостивыми богами силы - теми богами, в коих веруешь ты, и теми, которым доверяю я жизнь свою.

– Ты… Ты тоже заговорил ритмично, о Северус, солнце моё, что подарил тебе я! А ты и не ведал вовсе о подарке моём, лишь чувствовал, что со мною тебе тепло.

– Да нет, говорю я, как обычно, о Квотриус, основа бытия моего. Всё так, достойно и правильно между нами, но сейчас пойду я к Гарольдусу, с точки зрения твоей - с целью грязною - познать невинность. Что же до меня, пускай лучше холод скуёт мои члены, лишь бы возлечь с ним и ласками призвать тепло и даже жар любовный. Ему и себе.

И не удерживай меня боле, ибо весьма и весьма упрям я и горд, и знаешь ты сие, о Квотриус, звездоокий цве…

– Так и ступай, о Северус солнечный, но сребряноликий!

* * *

* (фр) расхожее словцо, выражение, идиома.

Глава 29.

– Серебро во взоре твоём разгорается всё пуще и пуще. Знать, страсть воистину великую имеешь ты к драгоценному гостю своему, коий суть еси моё несчастье.

Только молю - будь ласков с ним, ведь девственик, хоть и безумный он еси.

– К тебе завтра утром приду, коль не побрезгуешь ты мною, не погнушаешься после Гарольдуса, девственность потерявшего. Станет он мужчиною, а, значит, я изменю с мужчиною тебе. Какой же будет моя роль в сей драме для тебя о Квотриус, прекрасней ты, чем все цветы на свете?

– Как можешь ты любить мужчин двоих одновременно? Понимаю я, женщина заставила тебя совокупляться с нею. Неужли и Гарольдус приворожил тебя любовно, как некая ромейская колдунья? Или же чудом узнал он привороты любовные народца гвасинг? Не понимаю я тебя, как можешь ты любить урода такового?

– О Квотриус, позволь тебе напомнить о «зерцале», чрез кое ты долго смотрел на свет, покуда не решил убиться! Ведь разным был весьма ты, то прекрасным, как сам Аполлон, но… зеленоглазым, как Гарольдус и ликом даже с ним в некоторой степени схожим, то прежним обликом своим, обычным, блистающим, то в мертвечину, прости, живую, столь неприятную для взора обратясь.