«Она быстро сведет его в могилу».

У подноса с соком медленно танцевали Лукреция и Игнатиус. Они были помолвлены тоже. Преветт, конечно, уже об этом разнюхал. Не то чтобы ребят радовал выбор родителей, но они уже давно дружили и вполне могли поладить друг с другом, справедливо полагая, что все могло разрешиться намного хуже. Том подумал, что их брак мог бы быть неплохим. И решил, что позже спросит у Ная… у Гарри, что он знает о судьбе этих двоих.

Мальчик вздохнул. О чем бы и когда бы он ни думал, все мысли всегда сводились к Гарри. Так было с самого детства и это уже перестало его удивлять. И слова Долохова, конечно, не могли изменить этого. Он хотел Гарри, навсегда, полностью, только для себя. Это было его желанием, его чувством, тем, с чем он никогда не мог бороться. Но вот откуда взялось это желание, и можно ли было назвать его любовью? В действительности, оно больше напоминало одержимость, сумасшествие. И это пугало Тома, потому что он видел, насколько ужасно может быть умопомешательство, на примере опекуна. Ему не хотелось бы когда-нибудь терять контроль над собой, так что возможно, ему стоило начать бороться со своими желаниями, научиться сдерживаться.

Разговор с Долоховым помог ему понять еще кое-что. Он вдруг осознал, что ведет себя по отношению к Гарри точно так же, как Мишель ведет себя с ним: пристает, намекает, заигрывает. И поскольку его чувства не желанны – досаждает и только портит о себе впечатление. Так что ему в любом случае следовало осадить коней и подумать над своим поведением. Возможно, Долохову даже следовало сказать спасибо за толковую подсказку.

Мракс думал о том, что он мог бы предпринять в связи со всем этим. И для начала ему, действительно, следовало поменьше напирать на Певерелла и дать ему хоть немного свободы, тем более теперь он наверняка знал, что Тони просто друг и ничего более. Будет, конечно, нелегко не прикасаться к опекуну постоянно, не целовать его хотя бы изредка, но для достижения главной цели можно было немного потерпеть. Если же станет совсем невтерпеж… что ж, можно просто снять напряжение с Мишелем, ведь тот не будет против. Разумеется, это не даст и десятой доли удовольствия от прикосновений к Гарри, но тем ценнее награда в конце.

Использовать друга было достаточно аморально. Том ни за что не пошел бы на это с тем Мишелем, которого знал все предыдущие годы, с которым делился в письмах каждой мелочью своей жизни, которого считал равным Вальбурге. Но сейчас, после ежедневного общения в Хогвартсе, он видел совсем другого молодого человека, узнал его недостатки, узнал о его влюбленности. Мишель больше не был дорогим другом, лишь приятелем, которого можно терпеть. А такого человека Мракс не стеснялся использовать. Да ведь и не было бы в его действиях особого вреда, ведь он дал бы влюбленному французу то, чего тот добивался.

***

На его пятнадцатый день рождения Гарри прислал длинное письмо. Гарри… Гарри Поттер, если быть точным, потому что Том не сомневался, что именно так и есть. Гарри находился где-то в восточной Европе. В пухлом конверте оказался целый ворох фотографий достопримечательностей, а так же самого Певерелла и несколько с Долоховым. Это были первые движущиеся фото, которые юноша увидел. Они так же вызвали восторг у остальных Блеков и их гостей. Марволо невольно вздрогнул, когда Регулус взял из кучки картонок ту, на которой Певерелл кружился и жизнерадостно смеялся посреди какой-то огромной площади.

– Могу я оставить ее себе? – спросил Блек.

– Стоит ли? – нахмурился Том.

– Я думаю, стоит, – кивнул Регулус. И Том разрешил, нахмурившись. Он знал, какие чувства испытывает к Регулусу его опекун, и не беспокоился о том, что между этими двумя опять разгорится роман. Но так или иначе, Регулус был одним из взрослых, с которыми он рос, и Блек вовсе неплохо играл роль старшего брата. Марволо и сам был привязан к нему, ему не хотелось, чтобы этот волшебник страдал еще больше.

***

А вернувшись в Хогвартс, Том сделал самую неожиданную вещь для всех школьников. Он предложил Мишелю встречаться, и тот, разумеется, с радостью согласился. Для Тома все это было неприятно, но он терпел и держал лицо. Поцелуи Делакура всегда были с каким-то привкусом, сладкий или соленый, он был неприятен любой, хотя Гарри Том был готов целовать даже после его удушливых сигарилл. Прикосновения казались откровенно противными: не там, не в тот момент, не так. Мерзко. Мерзко. Мерзко. Невольно вспоминалось детство, приют и хотелось вымыться с мочалкой и тереть, пока кожа не покраснеет, потому что только тогда она очистится. Том сам сделал свой выбор, что будет терпеть это, но не мог справиться с той ненавистью, которая охватывала его все сильнее с каждым разом, когда он видел Мишеля, словно это была вина шармбатонца.

Все труднее становилось не огрызаться на Мишеля в ответ на всякую мелочь. Не облегчало ситуацию и то, что Делакур хотел постоянно выставлять их отношения на показ, чего делать категорически не следовало. Том еще помнил, что ему когда-то запретили даже дружить с Мишелем, Гарри наверняка дико разозлится, если узнает о том, что они встречаются. Ссориться с опекуном из-за ерунды, когда отношения между ними шли так гладко, Мракс не желал. Поэтому категорически запрещал целовать себя в присутствии посторонних, не желал ходить за ручку по коридорам и устраивать интимные пикники на берегу озера. Мишель злился, но до поры готов был довольствоваться малым. Том надеялся, что долго все это не продлится.

К счастью или к несчастью, Гарри стал бывать в Хогвартсе намного реже после Рождества. Если раньше он ночевал в Хогвартсе почти каждый день и по нескольку часов общался с воспитанником и подопечными, то теперь появлялся только три-четыре дня в неделю, выслушивал жалобы учеников, говорил с преподавателями, разбирал бумаги. У него не было времени на прогулки по коридорам и сбор школьных сплетен. Он объяснил Тому, что появилась кое-какая интересная работа, и мальчик подумал, что это связано с его исследованиями по аллергиям, о которых говорил Долохов. А вот у Тони, похоже, время на сбор сплетен было, и несколько раз, когда они пересекались в коридорах школы, он смотрел на Мракса с мрачным торжеством в глазах. Том полагал, что Долохов с трудом удерживается от того, чтобы немного не пошантажировать его. И наверняка на то, чтобы молчать, у секретаря были куда более меркантильные причины, чем простая порядочность.