Тугай-бею было под пятьдесят. Еще довольно крепкий, моложавый, он принадлежал к когорте тех суровых людей, сама природа которых рассчитана на то, чтобы они всю жизнь сражались и повелевали. Не снисходя при этом до жалости ни к себе, ни к своим воинам или к врагам.

На казачий хутор-зимник, притаившийся в плавнях, на берегу небольшой, впадающей в Днепр речушки, мурза прибыл в сопровождении всего трех сотен воинов, составлявших его личную охрану, да с несколькими повозками, на которых были дары для полковника Хмельницкого и выкуп за сына.

— Это правда, что в вашей власти — освободить моего сына? — первое, о чем спросил Тугай-бей, как только они с полковником обменялись приветствиями, а его чамбулу сотник Савур определил место для лагеря в версте от хутора, вверх по течению.

— В моей.

— Как полковник реестра вы не принадлежите к запорожскому рыцарству.

— Можете считать, что он уже освобожден, — спокойно заверил его Хмельницкий. — Я действительно не принадлежу к запорожцам, но сумел договориться с ними, не выдавая кошевому того, что умудрился сохранить тайну Султан-Арзы, то есть что он ваш сын. Таким образом я тоже решил не подвергать его излишней опасности.

— И вам это удалось? — недоверчиво спросил Тугай-бей, входя вслед за Хмельницким в хуторскую хижину. Кибитки с дарами были поставлены во дворе этого пристанища, под охраной десятки татар и десятки казаков.

— Я выбрал четверых ваших аскеров, которые понадобились мне якобы для того, чтобы подготовить из них переводчиков и проводников. Одним из них, по «чистой случайности», оказался ваш сын.

Какое-то время Тугай-бей сидел у стола, закрыв лицо руками: то ли молился про себя, то ли просто по-отцовски радовался. Сейчас перед Хмельницким представал не грозный перекопский мурза, много лет наводивший ужас на всю степную Украину и селения Южной Подолии, но примчавшийся издалека, разуверившийся в своем счастье отец, готовый на все, лишь бы спасти сына.

«Он казался мне более черствым, — признал Хмельницкий. — Впрочем, эта его мягкотелость вряд ли распространяется дальше страха за жизнь сына».

— Где он сейчас? — наконец решился спросить Тугай-бей, открывая лицо. Его совершенно не удивляло, что Хмельницкий оттягивает встречу с Султаном-Арзы. Право поскорее увидеть сына тоже может стать предметом торга, мурза понимал это.

— На острове, неподалеку отсюда. В моей ставке.

— Он в безопасности? Вы уверены, что никто из казаков не решится отомстить ему… за всю ту ненависть, которая накопилась по отношению к отцу пленника?

— Так может сказать только очень мужественный человек, светлейший мурза. Поверьте, жизнь научила меня, бывшего пленника, два года проведшего невольником в Турции, уважать мужество и друзей, и врагов.

— Теперь я понимаю, почему вы так свободно говорите на языке моего народа. Мне бы не хотелось, чтобы отныне вы видели меня в стане своих врагов, полковник. — Короткая седоватая бородка окаймляла его крупное широкоскулое лицо, на котором ни слова, ни переживания не оставляли никаких следов. Точно так же, как не запечатлевались они и на лице Хмельницкого. Эти политики стоили друг друга.

— Мне тоже не хотелось бы этого, светлейший. Ваш сын находится в полной безопасности. Под охраной моего сына.

— Вашего сына. — переспросил Тутай-бей. — Для меня это большая честь.

— Моему всего лишь пятнадцать. Но… он уже воин, — улыбнулся полковник, заставив улыбнуться при этом и Тугай-бея. Воины, отцы воинов, они понимали чувства друг друга. — Все эти дни, пока мы ждали вашего приезда, Тимош обучал вашего сына украинскому языку, а Султан-Арзы учил моего фехтовать, стрелять из лука и арканить.

Они вновь сдержанно улыбнулись: сыновья слишком быстро перестают быть детьми.

— Когда я смогу увидеть Султана-Арзы? Вернее, я не так задал вопрос. Как мне следует отблагодарить вас и тех казаков, что не изрубили его на поле боя, не казнили во время пленения? Что смогу увидеть своего сына? Пусть даже только увидеть.

С ответом Хмельницкий не спешил. Поднялся, прошелся по комнате…

— Если бы вы знали, как наши сыновья подружились, вы не стали бы спрашивать о цене выкупа, светлейший Тугай-бей. Я не возьму у вас ни одного акче [29] . С казаками рассчитаюсь сам. Свобода вашего сына — жест дружбы. Лучшая награда для меня — видеть счастье в глазах отца, который уезжает домой со спасенным сыном.

— И вновь я слышу слова, достойные настоящего отца.

— Я послал своего ординарца. С минуты на минуту наши сыновья будут здесь. Вместе с Султаном-Арзы уедут и те трое воинов, которые находятся сейчас в одном шалаше с ним. Кстати, ваш сын сам подсказал, кого следует выбирать. Как оказалось, все они — аскеры из влиятельных родов, которые входили в его личную охрану.

— Вы беспредельно добры ко мне, казак-баша [30] .

— Кроме того, узнав о вашей переправе через Днепр, я послал гонцов на Сечь с просьбой отпустить остальных пленных, чтобы они могли составить свиту вашему сыну. Султан-Арзы привел этих аскеров сюда, они вместе попали в плен и вместе вернулись. Разве не в этом заключается справедливость?