Оттолкнув его в сторону, Тит устремился по длинной галерее в направлении атрия; за ним, протестуя, семенил слуга. Донесшийся из-за закрытой двери громкий голос заставил Тита ускорить шаги:

— … я б на твоем месте поставил свечку перед образом Сераписа. — Епископ говорил резко и отрывисто. — На сей раз ты отделался легким испугом. Продолжишь в том же духе — закончишь жизнь за решеткой.

Тит ворвался в комнату. Перед сидевшим за массивным дубовым столом богато одетым священнослужителем стоял, понурив голову, пообтрепавшийся горожанин — судя по покрытой опилками тунике, плотник.

— Я пытался его остановить, ваша светлость, — промямлил привратник, — но он… — Обернувшись, Тит наградил слугу столь грозным взглядом, что тот счел за благо замолчать.

— Вон отсюда, — прошипел Тит. — Боюсь, вам тоже придется удалиться, — обратился он к ремесленнику. С округлившимися от изумления глазами тот выскочил за дверь вслед за привратником.

— Да что вы себе позволяете! — вскричал епископ; лицо его покраснело от гнева. — Будьте любезны объяснить причину столь возмутительного вторжения!

Пертинакс совсем не походил на того худощавого аскета с горящими глазами, коим представлял себе епископа Тит. То был полный, средних лет мужчина, одетый скорее на светский римский манер, нежели в простые церковные одежды.

— Знаете Гая Валерия Руфина, бывшего легата Первого легиона? Я — его сын.

— Если желаете переговорить со мной, договоритесь о встрече с моим нотарием. А теперь я просил бы вас уйти.

— Уйду, когда сочту это нужным, ты, жирный кусок сала, — пророкотал Тит. Шагнув вперед, он притянул к себе епископа за край дорогого далматика. — И произойдет это не ранее, чем ты ответишь на мои вопросы. Благодаря тебе мой отец вынужден жить в нищете. Я хочу, чтобы ты объяснил мне, в чем он провинился? — С этими словами Тит разжал пальцы, и епископ шумно опустился на стул.

Пертинакс нервно облизал губы — по всей видимости, его собеседник был настроен крайне решительно.

— Он… он сам во всем виноват. Я лишь исполнил свой долг — проследил за тем, как соблюдается закон. — Говоря это, епископ попытался дотянуться своей толстой рукой до установленного на краю стола колокольчика, но, заметив, что гость внимательно следит за его манипуляциями, предпочел отказаться от своих намерений.

— Так вот в чем заключается твой долг? В преследовании беззащитного старика за поклонение старым богам? Это что — страшное преступление?

— Указ Августа Феодосия Первого, принятый двадцать четвертого февраля в тринадцатый год его правления, не имеет двойного прочтения. «На все языческие обычаи, как публичные, так и частные, налагается запрет». Что еще мне оставалось делать?

— Проявить хоть немного человечности и сострадания, вот что. Говорится же в Библии, что Иисусом двигало сострадание к людям, потому что были они подобны овцам, не имевшим пастыря. Хорош пастырь! Если в чем и виновен мой отец, то лишь в том, что не пожелал идти на поводу у мелких бюрократов. А тебе это не понравилось — верно? И ты решил преподать ему урок?

— Нарушители закона должны быть наказаны.

— От таких, как ты, меня тошнит! Прикрываетесь письменами для того, чтобы оправдать преследование тех, кто не в силах дать сдачи! Гай Валерий стоит дюжины тебе подобных. Он спасал Италию еще тогда, когда твой педагог за руку водил тебя в школу.

Тит оглядел богато обставленную, полную церковной утвари и дорогой металлической посуды комнату. Взгляд его остановился на прекрасной порфирной миниатюрной группе, на которой был изображен Орфей, играющий на лире для льва и волка.

— Не тронь! — в ужасе закричал епископ. — Она бесценна!

— А вещица-то языческая, — ответил Тит. — Кому как не тебе знать об этом. Хоп! — И миниатюра вдребезги разбилась об украшенный мозаикой пол. Тит же уже подходил к выстроившемуся на маленьком столике столовому серебру. — Так-так! Нехорошо! — изобразил он мнимый испуг, внимательно присмотревшись к одному из кубков. — Гляди-ка: Диана со своим луком, а вот и Аполлон. А это, должно быть, Венера? А это еще кто? Неужели прячущийся в кустах Купидон? — Зажав кубок в руке, Тит неодобрительно покачал головой. — Не стоило их здесь держать. — Не обращая никакого внимания на мольбы едва не плачущего Пертинакса, он продолжил обход комнаты, круша кубком резные фигурки, бросая на пол золотую и серебряную посуду — все, что хоть как-то несло в себе языческую мысль.

Закончив осмотр помещения, Тит подошел к укрывшемуся за столом Пертинаксу.

— Хорошо чувствовать себя хозяином положения, не правда ли? — Тит угрожающе склонился над съежившимся епископом. — А теперь слушай меня внимательно, жирный лицемер. Отныне ты оставишь моего отца в покое. Если я когда-нибудь узнаю, что ты причинил ему хоть малейшее неудобство, я вернусь, обещаю. И тогда вот это, — он обвел глазами разгромленную комнату, — покажется тебе лишь легкой забавой, вроде игры в harpastum, столь любимой посетителями терм. Ты все понял?