С узкой ладони осыпались голубые искры. Выученица провела пальцами по исходящей кровью ране и отступила от изумленного креффа. Дарен остановившимся взглядом глядел на тонкий розовый шрам, потом поднял глаза на Лесану и лишь после этого посмотрел в ту сторону, где стоял Нэд.

Лица других наставников вытянулись в изумлении.

— Я думаю, Нэд, — по-прежнему негромко сказал Клесх. — Ты опояшешь мою выученицу сегодня же. Потому что подобных ей в Цитадели нет.

Когда над Крепостью разлились сиреневые сумерки и повисли в углах сероватыми тенями, Лесана, наконец, была опоясана и отпущена из покоев удрученного Главы.

Вместо ученического платья, на молодой воительнице теперь была одежа ратоборца, подпоясанная широким тяжелым ремнем, который на удивление ладно схватывал ее стан. В непривычном облачении девушка еще чувствовала себя неловко. Казалось, слишком приметна новизна и черной рубахи из тонкого крепкого полотна, и кожаной верхницы с короткими рукавами, и штанов, да и самого пояса — тяжелого, широкого.

Мелькнула в голове мысль о том, что пять ученических лет пролетели как-то совершенно незаметно. Вроде еще вчера мечтала отучиться и вернуться домой, а теперь вот и отучилась, и домой завтра поедет. Как-то там? Мать с отцом повидать бы, молодших потискать. Хотя… кого там тискать, выросли все уже. Стешке в этом году — семнадцать. И какая она теперь Стешка? Стояна свет Юрдоновна. Ельке, то бишь Елави — тринадцать. Скоро тоже невеститься пойдет. Меньшому братишке — десять. И, видать, его одного из всей семьи еще можно величать не Русаем, а по-прежнему Руськой.

Эх и соскучилась она по ним! Да и на деревню бы взглянуть… Как там, интересно, мосток березовый, еще дедом Вроном справленный? Стоит ли над ручьем? А калина у их ворот растет ли? Отец все срубить собирался…

На этом поток воспоминаний прервался, потому что Лесана, наконец, достигла низенькой крепкой двери. Постучала и распахнула тяжелую створку, согнулась, чтобы не осадиться лбом об косяк, шагнула в темный жарко натопленный покойчик.

— Бабушка! — позвала нарочито громко, вдруг не услышит.

— Чего разоралась? Ходют тут, вопят в три глотки, а потом или кочерги след простыл или холстин не досчитаешься. Иди, иди отседова! — согбенная обитательница коморки шагнула откуда-то из полумрака, потрясая веником.

— Бабушка, это я — Лесана, — девушка даже растерялась. — Не узнала меня?

— Лесанка? — прищурила слезящиеся глаза старуха. — Ты что ль?

— Я.

— Никак Нэд, старый козел, опоясал-таки? — догадалась хрычовка. — Видала, видала, как ты Дарена — колоду беззаконную — по двору валяла. Наловчилась…

— Ой, — расстроилась собеседница. — А я тебя там не приметила…

— Дык, меня чего примечать-то? — замахала руками бабка. — Меня примечать, только падучую кликать.

Лесана рассмеялась и вдруг порывисто обняла Нурлису, вдыхая забытые уже запахи дыма, камня, лежалых холстин и… старости, пропитавшие убогую одежу бабки.

— Я тебе гостинцев привезла.

— Мне? — изумилась старая. — Да Встрешник с ними, с гостинцами. Дай-ко я на тебя погляжу, ну-ка…

И она поворачивала девушку то так, то эдак, чтобы в свете лучины разглядеть и новое ладное облачение, и широкий пояс с медными бляшками, и саму обладательницу справного наряда.

— Ишь, вымахала! Через прясло-то перешагнешь и не заметишь. А патлы-то обросили… Садись, садись, состригу лишние, ножни где-то тут были, если не упер никто. Ходят тут день и ночь, все тащут, что плохо лежит…

Старуха кудахтала, суетясь вокруг гостьи, вглядываясь ей в лицо, суматошно поглаживая по плечам, не зная, как оказать честь, как скрыть дрожь в голосе. Молодая статная женщина стояла перед ней. И, хотя не было больше у Лесаны задорно сияющих глаз, да и взгляд стал тяжелым (молодые девки эдак не смотрят), а промеж бровей появилась сердитая морщинка, для Нурлисы она была все та же девочка, что когда-то бессильно плакала, уткнувшись носом ей в коленки.

— Ну, давай показывай, гостинцы, — наконец, вспомнила старуха. — Показывай.

Лесана достала из заплечной сумы долбленку медовухи и клюкву, вываренную в меду.

— Это чего, орехи что ль? — сунула нос в глиняный горшок Нурлиса. — Вот дурища! Чем же я их грызть-то буду?

— Ягоды там, — улыбнулась девушка. — И вот еще что…

Шагнув к бабке, выученица Клесха накинула ей на плечи широкую мягкую шаль.

— Чего это? — растерялась карга. — Плат? Мне?

— Тебе. Чтоб не зябла, — и гостья снова порывисто обняла хозяйку коморки.