— Видела, — кивнула целительница. — Не полюбил. Не умеет он любить. Разучился. Просто по какой-то придури посчитал ее своей. Не любовь это, а блажь, прихоть. И возится он с ней, чтобы наверняка скинула и следа от другого не осталось! Ой! — всполошилась целительница. — Если прознает, кто ее младенчиком наградил, как бы не убил!

— Не убьет, — крефф сцепила руки в замок. — Еще только не хватало. Молчать будет. Не приведи боги, окажется, что прижила не от простого выученика, а от креффа, жди тогда лиха. Да, если и нет, тоже ничего хорошего. Себя вспомни.

Майрико согласно кивнула, а в глазах на миг промелькнула такая тоска, что даже бьерге стало не по себе.

От перешептываний женщин отвлек стон. Лежавшая недвижимой до сего времени Айлиша, испив отвара, забеспокоилась на ложе, забилась, а потом вдруг выгнулась дугой, распахнула глаза, с расширенными от боли зрачками и застонала, да так надрывно и пронзительно, что сердце разрывалось.

— Вот и все, — просто сказала Майрико и шагнула к девушке. — Отойди. Чего ты тут не видал? — шикнула целительница на Ихтора, и тот послушно отступил, вставая в изголовье.

Следующие обороты времени тянулись вечность. Девушка горела, металась, хрипло и бессвязно стонала, комкая потными ладонями простыни. Мужчина отвернулся.

Майрико с Бьергой выбились из сил, меняя тряпки, коими обтирали девушку. В комнате повис сладкий запах крови. Однако мало-помалу Айлиша успокаивалась, перестала скрести ногтями матрац, перестала открывать рот, словно выброшенная на берег рыба и затихла.

Бьерга бросила на пол влажную тряпицу и прошептала:

— Вот и сделано дело. Теперь только прибраться.

Пока Майрико обмывала девку, вздевала на ослабшее вялое тело сухую рубаху, Ихтор спешно менял простыни, не глядя швыряя окровавленную ткань в опустевшее ведро. Колдунья же открыла ставни и впустила в душный покой прохладу осеннего утра. Глядя на шумящие внизу сосны, крефф некромантов читала заговор и кропила кровью из разрезанной ладони разбивающийся о стену ветер. Как бы ни покинул младенец чрево матери, но душа его не останется неприкаянной. Безгрешное дитя упокоят, дав возможность рано или поздно снова возвратиться в мир.

Когда бесчувственное тело девушки — обмытое и переодетое — снова положили на чистые и сухие простыни. Майрико кивнула Ихтору:

— Наведи дремоту посильнее. Пусть до утра завтрашнего не очнется. Авось заспит все и не вспомнит никогда.

Целитель наклонился к послушнице и что-то зашептал ей на ухо. Через пару оборотов Айлиша улыбнулась, стала дышать спокойно и ровно, а на бледные щеки вернулся румянец. И только судорожные полу-вздохи полу-всхлипы, иногда вырывавшиеся из груди, выдавали пережитое. И вот через эти-то вздохи крефф вдруг расслышал тихое:

— Тамир…

— Ах вот кто… — горько покачал головой Ихтор.

Захотелось пойти и отыскать мальчишку. А потом долго и с упоением колотить, вбивая в глотку зубы. Пока кровью не захлебнется. Но в душе целитель понимал, что эта ярость неправильная, пустая. И не ярость вовсе, а так — обида, уязвленная гордость, что ему предпочли рыхлого дряблого паренька, ничего толком не умеющего и из себя не являющего. Поэтому крефф стиснул зубы, подавляя рвущееся из груди бешенство. За долгие годы службы в Цитадели он научился владеть собой и, по чести сказать, научился неплохо. И ныне эти умения, ой, как пригодились.

Бьерга смотрела на внутреннюю борьбу мужчины с затаенной настороженностью. Она видела, как одеревенела его спина, как застыл взгляд. Уж не надурил бы чего…

— Ихтор… — негромко позвала колдунья. — Охолонись. Он теля неразумное. А ты волчище матерый уже. Охолонись. Не тронь парня.

Мужчина коротко кивнул.

— Поклянись Ихтор, — тихо сказала Майрико. — Никто об этом проведать не должен. Дети они, глупые дети. С собой не совладали. Смирись, что не тебе досталась, смирись и забудь. Пусть идет, как идет. Отступись.

Крефф молчал. Только на щеках перекатывались желваки. Женщины правы. Можно из чрева вырвать новую жизнь, но вот любовь из сердца вырвать ни у кого не получится. Однако же молодость и глупость проходят. Как и первая любовь. Тамиру же скоро ехать с наставником по погостам, и пропадет он на целое лето. А юное сердце пылкое — горит жарко, но ведь и сгорает быстро. Рано или поздно, девке прискучит одиночество.

Поэтому Ихтор спустя несколько мгновений молчания сказал:

— Ни ей, ни ему зла не сделаю и языком впусте трепать не стану. Не дурак. Или на крови вам тут поклясться?