И она досадливо затянулась крепким дымком.

— А ты, мымра клятая, — подскочила Нурлиса, — рот-то мне не затыкай! Богами себя возомнили, что жизнь чужую решаете?

— Да не кричи ты, надо так было, — устало откинулась к стене некромантка. — Не могли мы по-другому, крефф она будущий и Дар у нее огромной силы. Сама знаешь баба пока на сносях магия в ней слабеет, а потом через молоко к дитю уходит. Жди когда ребетенок в силу войдет, чтобы его от сиськи оторвать моно было. Да и как ее тяжелую учить? Много тебе она наколдует, когда пузо на нос лезть начнет? А в Цитадели ей как жить с блудом этим? Или замуж сговорить? Еще и некроманта потеряем…

— Уж молчала бы про блуд-то! — процедила Нурлиса. — Испокон веков тут все любились, только брюхатых дур по пальцам пересчитать можно было! Отвары на что? Куда Майрико смотрела?

— Она думала, девка еще мала, не до парней ей! Да и по ней не скажешь что ее плотское волнует, вся ж в науке была!

— Дуры вы. И ты и лекарка! Они тут все молодые, а за год жизни выученической на десяток годков взрослеют! Хоть всех их плетями засеките, уроками завалите по самую маковку, а молодую натуру не выжечь. А уж как вы учите, неудивительно, что они друг у друга тепла и ласки ищут! Вы же хуже зверей лютых! Ты подумала, что будет, если узнает она? А? Чего насупилась, как сыч?

— Не узнает. Молчать все будем. И ты промолчишь, — спокойно сказала некромантка. — Ходящие ждать не станут, покуда новый целитель с таким Даром родится. Пусть уж ценой жизни одного спасем сотни.

— Глупости ты мелешь, — зашипела Нурлиса. — Бабы, вон, плюют на упырей да кровососов и рожают! Есть среди них и магички, только они от вас — нелюдей — скрываются. Не травили в старые времена колдуньи детей во чреве, не было такого! И маги дома с семьями имели, и уходили со двора, зная, что ждут их, что есть куда возвращаться.

Она встала и затрясла костлявой рукой:

— Это все вы, креффы, придумали! Все древние заветы испоганили!

— Сейчас по-иному нельзя, сожрут нас всех, сожрут и не подавятся.

— Дура ты, Бьерга. Не дано никому будущее видеть и знать, кем бы то дите стало, и что бы его мать делала. Смотри, аукнется вам лиходейство, волосы себе рвать будете. Пожнете, что посеяли, это я тебе говорю. Посеяли ложь и подлость лютую? Жди теперь. Плоды будут го-о-орькие.

— Сама говоришь, никто судьбу наперед не знает, авось обойдется все, — отозвалась в ответ колдунья.

— Дай боги, чтобы обошлось, — прошептала старуха и достала из кармана передника долбленку, в которой что-то плескалось.

Так они и просидели в молчании. Одна курила, вторая попивая горькую, но на душе у обеих было неспокойно и даже в жаркой истопной казалось, будто легло на плечи ледяное покрывало.

От неведомой хвори Айлиша оправилась быстро. Майрико, как нянька просидела у ее постели целый день, поя отварами, чаем из сушеной малины да потчуя медом. Как пришла лихоманка, так и ушла, проклятая. И уже через сутки юная целительница стояла у дверей покойницкой.

— Ну, явилась никак? — завидев девушку, усмехнулся Ихтор.

Она покраснела и потупилась. Слова креффа прозвучали так, будто девка нарочно заболела, чтобы избежать страшной науки. У нее только и хватило мужества кивнуть, и, дождавшись холодного: «Ну, пошли тогда», переступить через порог.

Урок прошел как в тумане. Половины она и не поняла, что Ихтор рассказывал, а уж когда тот взялся резать тело молодого еще парня, так вообще глаза зажмурила, чтоб не видеть как расходится под ножом мертвая плоть, как блестит черное нутро. От запаха мертвечины скрыться было негде. Он удушливый, сладкий, забивался в ноздри, и поднимал из желудка все, что было съедено утром. Айлиша почувствовала, как ее повело. Провалиться в спасительное беспамятство не дала пощечина наставницы.

— Ну, хватит тут глаза закатывать. Не на посиделках. Гляди внимательнее, что крефф показывает, изволь науку постигать.

С того урока Айлиша стала подмечать, как переменилась к ней Майрико. Если раньше от нее можно было дождаться и похвалы, и скупой ласки, то теперь целительница не показывала более своего одобрения. Только уроками сверх меры нагружала да по утрам неизменно давала испить кружку терпкого отвара и цепко следила, чтоб выученица не оставила ни капли. Много раз хотелось девушке спросить, что за зелье дают ей, но, глупая, боялась еще пуще рассердить ставшую вдруг столь суровой наставницу.

Но больше ледяного холода, веющего теперь от Майрико, будущую лекарку пугал одноглазый крефф. Этот будто с цепи сорвался. Никому не доставалось от Ихтора так, как Айлише. Словно провинилась в чем. Держал он ее в строгости, отсылая выполнять самые страшные задания: шить безобразные раны, выносить нечистоты за больными, коих в Цитадель привозили родственники, чтобы за плату излечить от тяжких хворей. Девушка старалась быть послушной и исполнительной, но редко когда удавалось ей дождаться похвалы… Наставник нет-нет, ткнет носом в малейшую ошибку, да так что все хохочут.