Я подумал о новом доме, и настроение у меня улучшилось.

– Да, Руэн. Мы по-прежнему друзья.

Вчера я встречалась с Синди, чтобы расспросить о домашней жизни Алекса и о его отце. Обычно родители – первостепенный источник информации, если речь идет об отклонениях в поведении ребенка, будь то проявления аутизма, голоса или галлюцинации, внезапное нежелание учиться и общаться с друзьями, но, к сожалению, депрессия Синди отгородила ее стеной, отсекающей все проблемы, кроме собственных. На насилие, которому она подвергалась и ребенком, и во взрослом возрасте, наложился разрыв с отцом Алекса. С тех пор с наваливающимися на нее проблемами Синди боролась одним способом: пыталась покончить с собой. Ее «браслеты», как она их называет, или многочисленные белые шрамы на запястьях, скрыть не так-то легко. Синди думает, что Алекс получает психиатрическую помощь в связи с ее попытками самоубийства, что отчасти верно.

Что касается самой Синди, я с радостью узнала, что ее лечащий врач – Труди Мессенджер, одна из самых опытных, а главное, позволю себе это сказать, человечных психиатров Соединенного Королевства. Она знаменита тем, что после первой же консультации ее пациенты чувствуют себя человеческими существами. После многих лет третирования, отторжения, унижения легионами тех, кто ничего не понимает в душевных заболеваниях, эти пациенты встречают самый радушный прием в кабинете Труди. Труди сразу прописала Синди арт-терапию, с тем чтобы днем она не сидела без дела, и, когда я зашла в ее палату, она заканчивала вышивать маленькую белую собачку.

– Это для Алекса, – сообщила она с милой улыбкой. – Вуф. Он любит собаку. Они вдвоем просто не разлей вода. Я знаю, мальчики не любят ручные поделки, но, может, тут он сделает исключение.

Несколько минут мы беседуем об условиях ее пребывания в клинике, прежде чем я замечаю ей, что меня тревожит психическое здоровье Алекса. На лице Синди недоумение.

– Алекс уже виделся с психиатрами, – говорит она. – Но они никогда не высказывали никакой тревоги, ни один. И он общался с Майклом. Нельзя же требовать, чтобы мальчик, выросший в этой части города, каждый день прыгал от радости. Это моя вина.

– Я не думаю, что у него депрессия.

– Тогда вы о чем?

Я рассказываю Синди о своих предположениях. Убеждаю ее, что настроена оптимистично, уверена, что Алексу нужно лишь подобрать правильное лечение, но для этого необходимо выяснить все факторы, которые могли повлиять на его нынешнее состояние.

– Я хочу побольше узнать об отце Алекса, – мягко произношу я, думая о моей встрече с Карен Холланд, рисунках Алекса на ее столе.

Синди мрачнеет.

– Почему вас интересует отец Алекса?

– Отношения мальчика с отцом очень важны при формировании личности и осознания своего места в этом мире.

Синди откладывает иголку и вышивание, обхватывает себя тоненькими ручками.

– Я никому не говорила, кто отец Алекса. За исключением мамы.

– Мне не нужны имена. Он был хорошим отцом?

Синди смотрит в окно. Пальцы касаются запястья другой руки, большой и указательный обхватывают его.

– Он часто виделся с Алексом. Каждый месяц. Иногда оставался с нами на неделю. Потом мог пропасть на два месяца. – Она поднимает голову. – Я назвала Алекса в честь него.

– Он никогда не бил ребенка?

На ее лице ужас.

– Нет, никогда! Он не обрадовался, когда я сказала ему, что беременна, но и сейчас помогает нам деньгами. Причина, по которой он…

– Причина, по которой он что?

– Он иногда брал Алекса поиграть в настольный теннис, говорил, что это полезно для координации движений. Заботился о нем. Покупал ему игрушечные автомобили. Алекс ненавидел автомобили.

– Почему Алекс перестал видеться с ним?

Синди поднимает руку, чтобы прикрыть глаза, и опускает голову. Я понимаю, что ступила на тонкий лед.

– Если вы позволите задать такой вопрос, я хочу знать, при каких обстоятельствах он ушел из жизни Алекса?

Она качает головой, рука прижата ко лбу. Я присаживаюсь на корточки рядом с ней.

– Синди, – говорю я, касаясь ее руки. – Поверьте, я задаю эти вопросы только для того, чтобы помочь Алексу.

Она опускает руку, сверлит меня взглядом сердитых, горящих глаз.

– Вы подумаете, что у него не все дома.

– Нет, – уверяю я. – Но он упоминал, что видит тех, кто вроде бы может причинить ему вред.

Ее глаза округляются.

– Кто-то хочет причинить ему вред? В театре?

– Алекс заявляет, что у него есть лучший друг, его зовут Руэн. Несколько раз во время наших бесед Алекс становился агрессивным и утверждал, будто этот Руэн злится. Вы когда-нибудь видели какие-то отметины на его теле, травмы?

Глаза Синди превращаются в щелочки.

– Я никогда не била его, если вы клоните к этому.

– Я думаю, что, возможно, Алекс причинял вред Алексу, – мягко объясняю я.

Она всматривается в мое лицо, в глазах боль и замешательство.