Потом все кончилось. Земля и воздух снова стали неподвижны. Когда Готто с усилием сбросил слой песка, он увидел край голубого неба на горизонте. Роут тоже пришла в себя. Чихая и кашляя, она стала вытряхивать песок из складок одежды. Ее платок унес ветер, и теперь длинные волосы превратились в сплошной серый комок. Готто и сам никак не мог выплюнуть весь песок, попавший в рот. Они остались живы — вот что замечательно! Только где теперь искать остальных? Готто беспомощно огляделся. После бури песок лег однообразными волнами, и эти волны простирались, сколько хватало глаз.

— Куда нам идти, Роут?

Женщина поднялась, попыталась заколоть волосы. Она посмотрела по сторонам, подбежала к какому-то камню, повертела его в руках.

— Не знаю. Бертмед здесь не проходили. А если бы и проходили, самум уничтожил все следы. Не знаю, как матушка и Хэл теперь доберутся до оазиса.

— Но у них есть вода и пища. У них есть бурай, если он уцелел. Они справятся. А что делать нам?

— Тебе не стоило ехать с нами, — сказала Роут и, отвечая на удивленный взгляд Готто, добавила: — Лучше бы ты отправился на поиски твоей любимой. У каждого из нас своя судьба. Теперь ты погибнешь вместе со мной — я уже давно жду смерти и рада встретить ее в родных краях.

Женщина обреченно села на песок и сложила руки на коленях.

— Ну, знаешь! — возмущенно воскликнул Готто. — Когда ты молча шла, ты нравилась мне гораздо больше, чем теперь. А я-то обрадовался, что ты перестала быть молчальницей. Ради чего — чтобы сказать всю эту чепуху? Поднимайся! Я вовсе не собираюсь погибать. Мне и в самом деле нужно найти Шайсу. А без тебя мне отсюда не выбраться.

Они шли целый день — шаг за шагом. И с каждым шагом, с каждым часом путь становился все труднее. Небо совсем очистилось, солнце нагрело песок, как сковородку, и Готто, потерявшему сапоги во время бури, пришлось обернуть ноги кусками голуны Роут. Женщина тоже сделала из нее накидку на голову. И все равно кожа на лице горела, во рту пересохло от жажды. Когда солнце село и на небо высыпали звезды, путники без сил рухнули на песок.

Готто смотрел на небо. Оно охватывало их густосиним шатром. Звезд было великое множество. Какая среди них — Келлион? Может быть, вон та — серебристо-голубая? Удалось ли Шайсе встретиться со своей сестрой? И суждено ли ему вновь увидеть голубые глаза, когда-то сводившие его с ума? Скорее всего, нет. Скорее всего, их с Роут поджидает страшная смерть от жажды. Но от песка и солнца тело стало невесомым, и Готто казалось сейчас, что смерть — это просто полет к звездам.

— Готто! — вдруг позвала его Роут. — Я знаю, что где-то в пустыне есть река. В самом сердце пустыни стоят горы, в которых она берет свое начало. Ты сильнее меня, ты сможешь добраться до реки. Если ты останешься жив, найди мою мать. Я так мучила ее своим молчанием. Она должна знать, что я простила ее… Нет, что я никогда не винила ее и что я ее люблю.

В свете звезд Готто видел только силуэт сидящей женщины, облитый мягким сиянием. Сейчас, в темноте, она казалась ему таинственно-прекрасной.

— Я виновата и перед тобой, — продолжала Роут. — Ты хотел мне помочь, а я оказалась неблагодарной. Я возненавидела весь свет за то, что со мной произошло. А больше всего я виновата перед Чи-Гоаном. Надеюсь, после смерти мы встретимся, и у меня будет возможность сказать ему это.

— Успокойся, чем ты виновата? — возразил Готто. — Это он всегда считал, что виноват перед тобой.

— Я не имела права не доверять ему, — сказала Роут, и в голосе у нее зазвенели слезы. — Он любил меня. Он уехал, потому что не хотел подвергать меня и мою семью опасности со стороны своего отца. Я хорошо знала это с самого начала. Но моя родня убеждала меня в другом. Мне говорили, что он соблазнил меня и бросил, опозорил меня, что в племени бертмед мужчины так не поступают. И со временем я сама в это поверила. А он…

Двигаясь на коленях, Роут подползла к Готто и вдруг уткнулась лицом в его плечо. Она крепко обхватила молодого человека за шею и заплакала в голос, ее маленькие ладони были горячи, как полуденный песок. Готто гладил женщину по голове, радуясь, что его спутница наконец дала волю слезам и словам.

— Понимаешь, когда я увидела его верхом на красивой лошади, среди таких же, как он, молодых вельмож, я сказала себе: «Роут, ты живешь в пустыне, а он — на побережье. Между вами пропасть». Но сердцу не прикажешь. Рядом с ним я чувствовала себя взрослой: таким он казался мальчишкой. Чи-Гоан так робел передо мной, с таким уважением отнесся к моему отцу и матери… Он провожал меня через пустыню — вел своего коня в поводу, мы шли рядом, и ветер перебирал его короткие черные волосы. О боги, мой бедный мальчик! Тогда, на Ачурре, я даже не успела сказать ему, что по-прежнему его люблю.

Готто похлопал ее по плечу.

— Ну вот. Опять я путешествую с женщиной, которая любит другого.

Роут сначала удивленно улыбнулась, а потом снова заплакала.

Они проснулись незадолго до рассвета: надо было идти, пока солнце снова не поднялось в зенит. Еще несколько часов мучительного пути… Перед глазами у Готто все время мелькали красные пятна. Мысль о воде преследовала его. Роут шла чуть впереди и не просила о помощи, но он видел: еще немного, и ее придется нести. Шайса могла в любом месте добыть из-под земли воду силами Келлион. Увы! Ни он, ни Роут таким умением не обладали.