Полное собрание сочинений. Том 3. Басни, стихотворения, письма
вернуться

Крылов Иван Андреевич
Шрифт:
И вправду: есть Кони, уж от природы Такой породы, Скорей его убьешь, Чем запряжешь.

Стихотворения

Эпиграмма 1

К n

Ты здравым хвалишься умом везде бесстыдно,Но здравого ума в делах твоих не видно.Или беспутно ты являешься надмен,Или некстати подл и слишком унижен;На свете редкие ты вещи презираешь,Тогда как к мелочным почтителен бываешь;Ты любишь вредное, от здравого бежишь,В надежде ты пустой лета свои влачишь;Или уныние томит тебя напрасно;Или на свете сем всё кажется опасно;Не ужасаешься зловредных лишь вещей.Послушай ты меня, последуй мысли сей,Что настоящее с прошедшим съединитсяИ будущее впредь, как бывшее, явится.Ты блага твердого не твердо лучшим чтишь,Не вещию себя, ничтожеством манишь.

Эпиграмма 2

Часто вопрошающему

Когда один вопрос в беседе сей наскучит,Разбор других по сем тебя подобно мучит.Желаешь ли себе спокойствие снискать?Так больше делать тщись ты, нежель вопрошать.

Ода утро

Подражание французскому

Заря торжественной десницейСнимает с неба темный кровИ сыплет бисер с багряницейПред освятителем миров.Врата, хаосом вознесенны,Рукою время потрясенны,На вереях {Вереи – столбы, на которых навешены ворота.} своих скрыпят;И разъяренны кони ФебаЧрез верх сафирных сводов неба,Рыгая пламенем, летят.Любимец грома горделивыйСвой дерзкий, быстрый взор стремитВ поля, где Феб неутомимыйДни кругом пламенным чертит.Невинной горлицы стенаньеИ Филомелы {Филомела – соловей (миф.).} восклицанье,Соедини свой нежный глас,Любви желаньи повторяют,И громкой песнью прославляютПрироду воскресивший час.От света риз зари багряныхПастух, проснувшись в шалаше,Младой пастушки с уст румяныхСбирает жизнь своей душе.Бежит он – в жалобах ТемираВручает резвости зефираВолнисто злато мягких влас;Любовь ее устами дышет,В очах ее природа пишетПечали нежной робкий глас.Пастух в кустах ее встречает;Он розу в дар подносит ей;Пастушка розой украшаетПучок трепещущих лилей.Любовь, веселости и смехиВ кустах им ставят трон утехи.Зефир, резвясь, влечет покровС красот сей грации стыдливой;Пастух, победой горделивый,Стал всех счастливей пастухов.К водам, где вьет зефир кудрямиВерхи сребриста ручейка.Путем, усыпанным цветами,Ведет надежда рыбака.Друг нежный роз, любовник Флоры,Чиня с ручьем безмолвны споры,Против стремленья быстрых водВ жилище рыбы уду мещет:Она дрожит, рыбак трепещетИ добычь к берегу ведет.Тот тесный круг, что Феб обходит.Есть круг веселия для вас:Забавы, пастыри, выводитВам каждый день и каждый час.Любовь Тирсисовой рукоюИз лиры льет восторг рекоюПрелестных граций в хоровод.Пастушек нежных легки пляски,Сердца томящие их ласкиНеделей делают вам год.Но ах! в кичливых сих темницах,Где страсть, владычица умов,Природу заключа в гробницах,Нам роет бед ужасных ров,Не глас Аврору птиц прекрасныхВстречает – вопль и стон несчастных;Она пред сонмом страшных бед,В слезах кровавых окропляясь,Пороков наших ужасаясь,Бледнея в ужасе идет.При виде пасмурной Авроры,Скупой, от страха чуть дыша,Срывает трепеща запорыС мешков, где спит его душа;Он зрит богатства осклабляясь…С лучами злата съединяясь,Едва рождающийся деньЛьют желчь на бледный вид скупого,И кажут в нем страдальца злогоВо аде мучимую тень.Уже раб счастия надменныйВжигает ложный фимиам,Где идол гордости смятенный,Колебля пышный златом храм,Паденья гордых стен трепещет;Но взор притворно тихий мещет:Его ладью Зефир ведет…Но только бурный ветр застонет,С ладьей во ужасе он тонетВ волнах глубоких черных вод.Авроры всходом удивленна,Смутясь, роскошная женаПускает стон, что отвлеченнаОт сладостных забав она;Власы рассеянны сбирает,Обман ей краски выбирает,Чтоб ими прелесть заменять.Она своим горящим взоромИ сладострастным разговоромЕще старается пленять.Во храме, где, копая гробы {Во храме, где, копая гробы... – то есть в суде.},Покрывши пеною уста,Кривя весы по воле злобы,Дает законы клевета;И ризой правды покровенна,Честей на троне вознесенна,Ласкает лютого жреца;Он златом правду оценяет,Невинность робку утесняетИ мучит злобою сердца.Се путь, изрытый пропастями,Усеян множеством цветов,Куда, влекомые страстями,Под мнимой прелестью оков,Идут несчастны человекиВкусить отрав приятных рекиИ, чувствы в оных погубя,В ужасны пропасти ввергатьсяИ жалом совести терзаться,Низринув в гибели себя.

Ода всепресветлейшей и державнейшей великой государыне императрице Екатерине Алексеевне самодержице всероссийской на заключение мира России со Швециею

Доколь, сын гордыя Юноны {Сын гордыя Юноны – бог войны, Марс.},Враг свойства мудрых – тишины,Ничтожа естества законы,Ты станешь возжигать войны?Подобно громам съединенны,Доколе, Марс, трубы военныУбийства будут возглашать?Когда воздремлешь ты от злобы?Престанешь города во гробы,Селеньи в степи превращать?Дни кротки мира пролетели,Местам вид подал ты иной:Где голос звонкой пел свирели.Там слышен фурий адских вой.Нимф нежных скрылись хороводы,Бросаются наяды в воды,Сонм резвых сатир убежал.Твой меч, как молния, сверкает;Народы так он посекает,Как прежде серп там класы жал.Какой еще я ужас внемлю!Куда мой дух меня влечет!Кровавый понт {Понт – море.} я зрю, не землю,В дыму тускнеет солнца свет.Я слышу стоны смертных рода…Не расторгается ль природа?..Не воскресает ли хаос?..Не рушится ль вселенна вскоре?…Не в аде ль я?.. Нет, в Финском море,Где поражает готфа {Готф – швед.} росс.Где образ естества кончиныПередо мной изображен,Кипят кровавые пучины,И воздух молнией разжен.Там плавают горящи грады,Не в жизни, в смерти там отрады.Повсюду слышно: гибнем мы!Разят слух громы разъяренны.Там тьма подобна тьме геенны;Там свет ужасней самой тьмы.Но что внезапу укрощаетОтважны россиян сердца?Умолк мятеж и не смущаетВод Финских светлого лица.Рассеян мрак, утихли стоны,И нереиды и тритоныВкруг мирных флагов собрались,Победы россиян воспели:В полях их песни возгремели.И по вселенной разнеслись.Арей, спокойство ненавидя,Питая во груди раздор,Вздохнул, оливны ветви видя,И рек, от них отвлекши взор:«К тому ль, россияне суровы,Растут для вас леса лавровы,Чтобы любить вам тишину?Дивя весь свет своим геройством,Почто столь пленны вы спокойствомИ прекращаете войну?Среди огня, мечей и дымаЯ славу римлян созидал,Я богом был первейшим Рима,Мной Рим вселенной богом стал.Мои одни признав законы,Он грады жег и рушил троны,Забаву в злобе находил;Он свету был страшней геенны,И на развалинах вселенныСвою он славу утвердил.А вы, перунами владея,Страшней быв Рима самого,Не смерти ищете злодея,Хотите дружества его.О росс, оставь толь мирны мысли:Победами свой век исчисли,Вселенну громом востревожь.Не милостьми пленяй народы:Рассей в них страх, лишай свободы,Число невольников умножь».Он рек и, чая новой дани,Стирая хладну кровь с броней,Ко пламенной готовил браниСвоих крутящихся коней…Но вдруг во пропасти подземныБегут, смыкая взоры темны,Мятеж, коварство и раздор:Как гонит день ночны призраки,Так гонит их в кромешны мракаОдин Минервы кроткий взор.Подобно как луна бледнеет,Увидя светла дней царя,Так Марс мятется и темнеет,В Минерве бога мира зря.Уносится, как ветром прахи:Пред ним летят смятеньи, страхи,Ему сопутствует весь ад;За ним ленивыми стопамиВлекутся, скрежеща зубами,Болезни, рабство, бедность, глад.И се на севере природаВесенний образ приняла.Минерва {Минерва – здесь Екатерина II.} росского народаСердцам спокойство подала.Рекла… и громов росс не мещет,Рекла, и фин уж не трепещет;Спокойны на морях суда.Дивясь, дела ее великиНимф нежных воспевают лики {Лики – хоры.};Ликуют села и града.Таков есть бог: велик во брани,Ужасен в гневе он своем,Но, коль прострет в знак мира длани,Творца блаженства видим в нем.Как воск пред ним, так тает камень;Рука его, как вихрь и пламень,Колеблет основанье гор;Но в милостях Эдем рождает,Сердца и души услаждаетЕго единый тихий взор.Ликуй, росс, видя на престолеВладычицу подобных свойств;Святой ее усердствуй воле;Не бойся бед и неустройств.Вотще когтями гидры злобаТебе копает двери гроба;Вотще готовит чашу слез;Один глагол твоей ПалладыКоварству становит преградыИ мир низводит к нам с небес.О, сколь блаженны те державы,Где, к подданным храня любовь.Монархи в том лишь ищут славы,Чтоб, как свою, щадить их кровь!Народ в царе отца там видит,Где царь раздоры ненавидит;Законы дав, хранит их сам.Там златом ябеда не блещет,Там слабый сильных не трепещет,Там трон подобен небесам.Рассудком люди не боятсяСебя возвысить от зверей,Но им они единым льстятсяВниманье заслужить царей.Невежество на чисты музыНе смеет налагать там узы,Не смеет гнать оно наук;Приняв за правило неложно,Что истребить их там не можно,Где венценосец музам друг.Там тщетно клевета у тронаПриемлет правды кроткий вид:Непомраченна злом коронаДля льстивых уст ее эгид {Эгид – чудесный щит Афины-Минервы (миф.).}.Не лица там, дела их зримы:Законом все одним судимы —Простый и знатный человек;И во блаженной той державе,Царя ее к бессмертной славе,Цветет златой Астреи {Астрея – богиня справедливости.} век.Но кто в чертах сих не узнаетРоссиян счастливый предел?Кто, видя их, не вспоминаетЕкатерины громких дел:Она наукам храмы ставит,Порок разит, невинность славит,Дает художествам покой;Под сень ее текут народыВкушать Астреи кроткой годы,Астрею видя в ней самой.Она неправедной войноюНе унижает царский сан,И крови подданных ценоюСебе не ищет новых стран.Врагов жалея поражает.Когда суд правый обнажаетРазящий злобу меч ее,Во гневе молниями блещет,Ее десница громы мещет,Но в сердце милость у нее.О ты, что свыше круга звезднаСедишь, царей суды внемля,Трон коего есть твердь небесна,А ног подножие – земля,Молитву чад России верных,Блаженству общества усердных,Внемли во слабой песни сей:Чтоб россов продолжить блаженствоИ зреть их счастья совершенство,Давай подобных им царей!Но что в восторге дух дерзает?Куда стремлюся я в сей час?..Кто свод лазурный отверзает,И чей я слышу с неба глас?..Вещает бог Екатерине:«Владей, как ты владеешь ныне;Народам правый суд твори,В лице твоем ко мне языкиВоздвигнут песни хвал велики,В пример тебя возьмут цари.Предел россиян громка слава:К тому тебе я дал их трон;Угодна мне твоя держава,Угоден правый твой закон.Тобой взнесется росс высоко;Над ним мое не дремлет око;Я росский сам храню престол».Он рек… и воздух всколебался,Он рек… и в громах повторялсяЕго божественный глагол.

<А. И. Клушину>

Залогом дружества прими Фонтена ты,И пусть оно в сердцах тогда у нас увянет,Когда бог ясных дней светить наш мир престанетИли Фонтеновы затмит кто красоты.

Утешение Анюте

Ты грустна, мой друг, Анюта;Взор твой томен, вид уныл,Белый свет тебе постыл,Веком кажется минута.Грудь твоя, как легка теньПри рассвете, исчезает,Иль, как в знойный летний деньБелый воск от жару, тает.Ты скучаешь, – и с тобойПошутить никто не смеет:Чуть зефир косынку взвеет,Иль стан легкий, стройный твойОн украдкой поцелует,От него ты прочь бежишь.Без улыбки уж глядишь,Как любезную милуетРезвый, громкий соловей;Не по мысли всё твоей;Всё иль скучно, иль досадно,Всё не так, и всё не ладно.Если тонкий ветерокРозовый один листокНа твою грудь белу бросит,Иль твой друг, Фидель {Фидель – имя домашней собачки.} твоя,Увиваясь вкруг тебя,Поцелуя лишь попросит,Ты досадуешь на них.Как ручей, иссохший в поле,Не журчит по травке боле,Так твой резвый нрав утих. Что ж, мой друг, тому виною?Ты прекрасна, молода:Раз лишь встретиться с тобою —И без сердца навсегда;Раз вдохнуть лишь вздох твой страстный,Раз тебя поцеловать,Только раз – и труд напрасныйБудет вольности искать.Взглянешь ты – в нас сердце тает;Улыбнешься – кровь кипит;И душа уж там летает,Где любовь нам рай сулит.Я не льщу – спроси – и то жеВсякий скажет за себя:Пять минут с тобой дороже,Нежель веки без тебя. Отчего ж сей вид унылый?Льзя ль скучать, столь бывши милой?Ты молчишь – твой томный взглядУстремился на наряд.Как в нечаянны морозыВышед на поблекший луг,Нежна Клоя, Флоры друг,Воздыхая – и сквозь слезы,Видит побледневши розы,Так тебе, Анюта, жаль,Что французски тонки флёры,Щегольские их уборы,Легки шляпки, ленты, шаль,Как цветы от стужи, вянут —Скоро уж они не станутВеять вкруг твоих красот:Время счастья их пройдет.Скоро я пенять не стану,Что французский тонкий флёр,Равный легкому туману,Мой заманивая взор,Все утехи обещаетИ, рассеявши его,Не открывши ничего,Только сердце обольщает.И в цветы французских флор,В сей любимый твой убор,Тихое твое дыханьеПерестанет жизнь вливать;Их волшебных роз сияньеТы не станешь затмевать;Перед их лином {Лино – батист.} гордитьсяТы не будешь белизной;Украшая пояс твой,Во сапфир не претворитсяВасильковая эмаль;Чиста лондонская стальВ нем зарями не заблещет.Чувствам сладких ароматНа прелестный твой нарядФлора сенска {Флора Сенска – речь идет о французских духах.} не восплещет.Шаль не будет развевать,Около тебя взвиваясь;И зефир, под ней скрываясь,Перестанет уж трепатьБелу грудь твою высоку.Чем снабжал парижский светЩегольской твой туалет,Терпит ссылку то жестоку,И всего того уж нет.Вот вина всей грусти, скуки:Этой горькой снесть разлукиСил в тебе недостает.Так малиновка тосклива,Слыша хлады зимних дней,Так грустна, летя с полей,Где была дружком счастлива.Так печален соловей,Зря, что хлад долины косит,Видя, что Борей разноситНежный лист с младых древес,Под которым он зареюГромкой песнию своеюОживлял тенистый лес. Но тебе ль, мой друг, опаснаТрата всех пустых прикрас?Ими ль ты была прекрасна?Ими ль ты пленяла нас?Ими ль пламенные взорыСладкий лили в сердце яд?И твои ль виной уборы,Что волнует кровь твой взгляд?Ах Анюта! как же малоЗнаешь ты ценить себя!Или зеркало скрывало,Иль то тайна для тебя,Что ты столь, мой друг, прелестна?Не убором ты любезна,Не нарядом хороша:Всем нарядам ты – душа. Нужны ль розанам румяны,Чтобы цвет иметь багряный;Иль белилы для лилей,Чтоб казаться им белей?Труд не будет ли напрасныйСвечку засветил, и день ясный,Чтобы солнышку помочьПрогонять угрюму ночь?Так уборы, пышность, мода,Слабы все перед тобой:Быв прекрасна, как природа,Ты мила сама собой.

Мое оправдание

К Анюте

Защищая пол прелестный,Аннушка, мой друг любезный!Часто ты пеняла мне,Что лишь слабости однеВ женщинах ценю я строгоИ что нежных тех зараз,Чем они пленяют нас,Нахожу я в них немного. Удивляло то тебя,Что писать про них я смею; Ты пеняла, что умеюВ них пороки видеть я.Ты пеняла – я смеялся.Ты грозила – я шутил.И тебя я не боялся!И тебе самой не льстил!Для меня казалось стыдно,И досадно, и обидноДевочке в пятнадцать лет,Как судье, давать ответ. Но судьба здесь всем играет,Вид всему дает иной:Часто роза там блистает,Иней где мертвел седой.Где лежал бел снег пушистый,Облака крутил Борей,Флора утренней зарейСтелет там ковры душистыДля любовных алтарей.Все природе уступают. Превратяся воды в ледПусть Бореев презирают.Придет час – они растают,Вся их твердость пропадет,Их теперь и вихри лютыНе возмогут всколебать;Но настанут те минуты,Как резвясь их волноватьСтанут ветерки восточны.Сердце наше таково:Твердо, холодно, как камень;Но наступит час его,Вспыхнет вдруг, как лютый пламень.Все в нем страсти закипят,И тогда один уж взглядВолновать его удобенИ, вливая в душу яд,Душу связывать способен. Но когда здесь всё не впрок,Может быть, закон природыИ моей уже свободыНазначает близкий срок.Скоро, скоро, может статься,Заплачу большой ценойЗа вину, что воружатьсяСмел на пол я нежный твой;Но теперь лишь оправдатьсяЯ желаю пред тобой.Зла тоскою не избудешь,Грустью тучи не принудишьГрозу мимо пронести.Я еще вздохнуть успею,Как совсем уж ослабеюОт беды себя спастиИ погибну невозвратно. Так тебе то не приятно,Что на женщин я пишу,Их причуды поношу,Открываю их пороки,Страсти пылки и жестоки,Кои вредны иногда,Странны и смешны всегда.Но тебя ль я обижаю,Коль порочных поражаю?Нет – тебя тем обожаю. Твой лишь тихий, кроткий нрав,Не любя переговоров,Колких шуток, ссор и споров,То твердит, что я не прав.И когда пером шутливым,Не бранчивым, не брюзгливым,Глупость я колю одну,Ты в поступке видишь этом,Будто с целым женским светомЗлую я веду войну.Так пастух в лесу тенистом,Голосом пленяясь чистымМилой пеночки своей,Чтоб дать боле места ей,Прочь от дерева гоняетГлупых каркливых ворон,Но тем пеночку пугает —Робка пеночка слетает —И ее теряет он,Как приятный, сладкий сон.Но тебе ль, мой друг любезный,Страх пристал сей бесполезный?Пусть Венера во сто лет,Колотя в поддельны зубыИ надув увядши губы,Мне проклятие даетЗа вину, что слишком строгоЗаглянул к ней в туалетИ ценил его я много;Но тебе в том нужды нет.Ты красот не покупаешьВ баночках большой ценой,И природе лишь однойТем должна, чем ты пленяешь. Пусть пеняет на меняСкромна, хитра щеголиха,Пусть ворчит мне исподтиха,Мниму злость мою кленя.Перед ней, сказать неложно,Не совсем я чист и прав,И не слишком осторожноЯ открыл лукавый нрав,Хитры замыслы, уловки,Кои чаще у нее,Нежель у мужа ееМодны головны обновки.Не совсем я прав и тем,Что сказал за тайну всем,Как она над ним играет;Знает кстати похвалить;Знает кстати слезы лить,Кстати часто обмирает;И, воскреснув без него,Мужа скромного сегоЛоб счастливый убирает.Пусть она бранит меня;Перед ней я очень грешен;Но я тем, мой друг, утешен,Что я прав перед тобой:С описаньем сим несходенНрав невинный, скромный твой:Он приятен, благороден —Как тиха заря весной. Ты притворства ненавидишь —Нужды в нем себе не видишь —И к чему тебе оно?Всё судьбой тебе дано,Чтоб тобою восхищаться?Для чего же притворяться?Разве только для того,Чтоб любезной не казаться? Пусть, как хочет, так бранитРезвая меня Ветрана;Пусть везде она твердит,Что я схож на грубияна,Что во мне искусства нетТешить нежно модный свет.Гнев ее ничуть не дивен:Кто портрет ее писалИ, писав его, не лгал,Тот, конечно, ей противен.Если б я не рассказал,Как сердца она меняет;Как нередко в сутки разВерностью своей линяет,Не храня своих зараз;И как бабочка летаетС василька на василек,И с кусточка на кусток;Если б я был скромен боле,Если б я смолчать умел;Может быть, с другими в долеСердцем бы ее владел;Но в блаженстве без препятстваМало есть, мой друг, приятства —Мил сокол нам в высоке —Скучит скоро на руке. Пусть она кричит, как хочет;Пусть язык, как бритву, точит:Мне не страшен гнев ея.Но, писав портрет Ветраны,Хитрость, плутовство, обманы,Чем тебе досаден я? Ты ловить сердца не ищешь;.За победами не рыщешьНа гуляньи, в маскарад,В сосьете {Сосьете – общество, светское собрание (франц.).}, в спектакли, в сад.И хотя ты всех пленяешьИ умом и красотой,Но, сколь взгляд опасен твой,Всех ты мене это знаешь. Перед зеркалом, друг мой,Ты не учишь улыбаться,Ни вздыхать, ни ужиматься,Кстати бросить томный взгляд,Иль лукавы сделать глазки;Щеголих подборны краски,Весь ученый их снаряд,Расставлять сердцам тенета,Быть влюбленной не любя —Вся наука хитра этаНе понятна для тебя. У тебя, мой друг, не в модеС сердцем быть глазам в разводе.Ты открыта – твой языкК хитрой лести не привык.Плачешь ты или хохочешьНе тогда, когда захочешь,Но как сердце то велит.С ним одним всегда согласныГолос твой, глаза и вид:Оттого они прекрасны. Ах! когда бы весь твой полСходен был во всем с тобою;Кто б, мой друг, был столько золИ с душою столь слепою,Чтобы не пленяться им? Слабым я пером моимЛишь ему платил бы даниИ оставил бы все браниЗлым порокам и смешным. С лирой томной и согласной,Пел бы пол я сей прекрасной:И учился б лишь тому,Чтоб уметь его прославить;Кстати – в шутках позабавить —И приятным быть ему.

К другу моему А. И. К.<лушину>

Скажи, любезный друг ты мой,Что сделалось со мной такое?Не сердце ль мне дано другое?Не разум ли мне дан иной?—Как будто сладко сновиденье,Моя исчезла тишина;Как море в лютое волненье,Душа моя возмущена. Едва одно желанье вспыхнет,Спешит за ним другое вслед;Едва одна мечта утихнет,Уже другая сердце рвет.Не столько ветры в поле чистомКолеблют гибкий, белый лен.Когда, бунтуя с ревом, свистом,Деревья рвут из корня вон;Не столько годы рек суровы,Когда ко ужасу луговВесной алмазны рвут оковыИ ищут новых берегов;Не столько и они ужасны,Как страсти люты и опасны,Которые в груди моейМое спокойство отравляют,И, раздирая сердце в ней,Смущенный разум подавляют. Так вот, мой друг любезный, плод,Который нам сулят науки!Теперь ученый весь народМои лишь множит только скуки.Платон, Сенека, Эпиктет,Все их ученые соборы,Все их угрюмы заговоры,Чтоб в школу превратить весь свет,Прекрасных девушек в КатоновИ в Гераклитов всех Ветронов;Всё это только шум пустой.Пусть верит им народ простой,А я, мой друг, держусь той веры,Что это лишь одни химеры.Не так легко поправить мир!Скорей воскреснув новый КирИль Александр, без меры смелый,Чтоб расширить свои пределы,Объявят всем звездам войнуИ приступом возьмут луну;Скорее Сен-Жермень восстанетИ целый свет опять обманет;Скорей Вралин переродится,Стихи картавить устыдитсяИ будет всеми так любим,Как ныне мил одним глухим;Скорей всё это здесь случится;—Но свет – останется, поверь,Таким, каков он есть теперь;А книги будут всё плодиться. К чему ж прочел я столько книг,Из них ограду сердцу строя,Когда один лишь только миг —И я навек лишен покоя?—Когда лишь пара хитрых глаз,Улыбка скромная, лукава,—И филозофии отраваДана в один короткий час.Премудрым воружась Платоном,Угрюмым Юнгом, Фенелоном,Задумал целый век я свойПротив страстей стоять горой.Кто ж мог тогда мне быть опасен?—Ужли дитя в пятнадцать лет?—Конечно – вот каков здесь свет!—Ни в чем надежды верной нет;И труд мой стал совсем напрасен,Лишь встретился с Анютой я. Угрюмость умерла моя —Нагрелось сердце, закипело —С умом спокойство отлетело. Из всех наук тогда однаКазалась только мне важна —Наука, коя вечно в модеИ честь приносит всей природе,Которую в пятнадцать летЕдва ль не всякий узнает,С приятностью лет тридцать учит,Которою никто не скучит,Доколе сам не скучен он;—Где мил, хотя тяжел закон;В которой сердцу нужны силы,Хоть будь умок силен слегка;Где трудность всякая сладка;В которой даже слезы милы —Те слезы, с смехом пополам,Пролиты красотой стыдливой,Когда, осмелясь стать счастливой,Она дает блаженство нам.Наука нужная, приятна,Без коей трудно век пробыть;Наука всем равно понятна —Уметь любить и милым быть.Вот чем тогда я занимался,Когда с Анютой повстречался;Из сердца мудрецов прогнал,В нем место ей одной лишь далИ от ученья отказался. Любовь дурачеству сродни:Деля весь свет между собою,Они, мой друг, вдвоем одниВладеть согласно стали мною.Вселяся в сердце глубоко,В нем тысячи затей родили,Все пылки страсти разбудили,Прогнав рассудок далеко. Едва прошла одна неделя,Как я себя не узнавал:Дичиться женщин перестал,Болтливых их бесед искал —И стал великий пустомеля.Всё в них казалось мне умно:Ужимки, к щегольству охота,Кокетство – даже и зевота —Всё нежно, всё оживлено;Всё прелестью и жаром блещет,Всё мило, даже то лино,Под коим бела грудь трепещет. Густые брови колесомМеня к утехам призывали,Хотя нередко уголькомОни написаны бывали;Румянец сердце щекотал,Подобен розе свежей, алой,Хоть на щеке сухой и вялойПрироду худо он играл;Поддельна грудь из тонких флёров,Приманка взорам – сердцу яд —Была милей всех их уборов,Мой развлекая жадный взгляд.Увижу ли где в модном светеСтан тощий, скрученный, сухой,Мне кажется, что пред собойЯ вижу грацию в корсете. Но если, друг любезный мой,Мне ложны прелести столь милыИ столь имеют много силыМою кровь пылку волновать,—Представь же Аннушку прелестну,Одной природою любезну —Как нежный полевой цветок,Которого лелеет Флора,Румянит розова Аврора,Которого еще не могПомять нахальный ветерок;Представь – дай волю вображенью —И рассуди ты это сам,Какому должно быть движенью,Каким быть должно чудесамВ горящем сердце, в сердце новом,Когда ее увидел я?—Обворожилась грудь мояЕе улыбкой, взором – словом:С тех пор, мой друг, я сам не свой.Любовь мой ум и сердце вяжет,И, не заботясь, кто что скажет,Хочу быть милым ей одной. Все дни мне стали недосужны,Твержу науку я любить;—Чтоб женщине любезным быть.Ты знаешь, нам не книги нужны.Пусть Аннушка моя умна,Но всё ведь женщина она.Для них магниты, талисманы —Жилеты, пряжки и кафтаны,Нередко пуговка одна. Я, правда, денег не имею;Так что же? – Я занять умею.Проснувшись с раннею зарею,Умножить векселя лечу —Увижу ль на глазах сомненье,Чтоб всё рассеять подозренье,Проценты клятвами плачу. Нередко, милым быть желая,Я перед зеркалом верчусьИ, женский вкус к ужимкам зная,Ужимкам ловким их учусь;Лицом различны строю маски,Кривляю носик, губки, глазки,И, испужавшись сам себя,Ворчу, что вялая природаНе доработала меняИ так пустила, как урода.Досада сильная берет,Почто я выпущен на светО такою грубой головою.—Забывшись, рок я поношуИ головы другой прошу,—Не зная, чем и той я стою,Которую теперь ношу. Вот как любовь играет нами!Как честью скромный лицемер;Как службой модный офицер; Как жены хитрые мужьями.Не день, как ты меня узнал;Не год, как мы друзья с тобою,Как ты, мой друг, передо мноюМалейшей мысли не скрывал,И сам в душе моей читал;—Скажи ж: таков ли я бывал?—Сует, бывало, ненавидя,В тулупе летом, дома сидя,Чинов я пышных не искал;И счастья в том не полагал,Чтоб в низком важничать народе,—В прихожих ползать не ходил.Мне чин один лишь лестен был,Который я ношу в природе,—Чин человека;– в нем лишь бытьЯ ставил должностью, забавой;Его достойно сохранитьСчитал одной неложной славой.Теперь, мой друг, исчез тот мрак,И мыслю я совсем не так. Отставка начала мне скучить,Хочу опять надеть мундир —«Как счастлив тот, кто бригадир;Кто может вдруг шестерку мучить!» —Кричу нередко сгоряча,И шлем и латы надеваю,В сраженьях мыслию летаю,Как рюмки, башни разбиваюИ армии рублю сплеча;Потом, в торжественной минуте,Я возвращаюся к Анюте,Покрытый лавровым венком;Изрублен, крив, без рук и хром;Из-под медвежьей теплой шубыЗамерзло сердце ей дарю;И сквозь расколотые зубыПро стару нежность говорю,Тем конча всё свое искусство,Чтоб раздразнить в ней пылко чувство. Бывало, мне и нужды нет,Где мир и где война сурова,Не слышу я – и сам ни слова,—Иди как хочет здешний свет.—Теперь, мой друг, во всё вплетаюсьИ нужным быть везде хочу;То к Западу с войной лечу,То важной мыслью занимаюсьЕвропу миром подарить,Иль свет по-новому делить,—И быв нигде, ни в чем не нужен,Везде проворен и досужен;И всё лишь только для того,Чтоб луч величья моегоПривлек ко мне Анюту милу;Чтоб, зная цену в нем и силу,—Сдалась бы всею мне душойИ стала б барыней большой. Бывало, мне покой мой сладок,Честь выше злата я считал;С богатством совесть не равнялИ к деньгам был ничуть не падок.Теперь хотел бы Крезом быть,Чтоб Аннушки любовь купить;—Индейски берега жемчужныТеперь мне надобны и нужны.Нередко мысленно беруЯ в сундуки свои Перу,И, никакой не сделав службы,Хочу, чтобы судьбой из дружбыЗа мной лишь было скрепленоСибири золотое дно:Чтобы иметь большую славуАнюту в золоте водить,Анюту с золота кормить,Ее на золоте поитьИ деньги сыпать ей в забаву.Вот жизнь весть начал я какую!Жалей о мне, мой друг, жалей —Одна мечта родит другую,И все – одна другой глупей;—Но что с природой делать станешь?Ее, мой друг, не перетянешь.Быть может, что когда-нибудьМой дух опять остепенится;Моя простынет жарка грудь —И сердце будет тише биться,И страсти мне дадут покой.Зло так, как благо, – здесь не вечно;Я успокоюся конечно; Но где? – под гробовой доской.

Ода на случай фейерверка, сожженного 15 числа сентября 1793 года на Царицынском лугу в Санкт-Петербурге

Что чин природы пременяет!Куда ночная скрылась тень?Кто мрак холодный прогоняетИ ночь преобращает в день?Лазурны своды неба рдятся —Там солнцев тысячи родятсяИ изумленны взоры тмят;Там в вихрях молнии блистаютИ небеса от жару тают;Там громы страшные гремят.Не так ли в смертных громы мещетВ свирепом гневе божество?Но там природа вся трепещет,А здесь сияет торжество.Там вихрь народы разметает;Там всё спастися убегаетВ дубравы темны, в сердце гор;А здесь под пламенные сводыВ веселии текут народыНасытить любопытный взор.И се под небесами слышноСогласье стройно громких лир,Россия торжествует пышноЕкатериной данный мир.Восток чудится изумленныйИ вопиет – Ужель вселеннойИзбранны россы обладать?—Но кто ж восстать на росса смеет,Когда бесстрашный росс умеетУжасной молнией играть?

К счастью

Богиня резвая, слепая,Худых и добрых дел предмет,В которую влюблен весь свет,Подчас некстати слишком злая,Подчас роскошна невпопад,Скажи, Фортуна дорогая,За что у нас с тобой не лад?За что ко мне ты так сурова?Ни в путь со мной не молвишь слова,Ни улыбнешься на меня?И между тем, как я из ласкиТебе умильны строю глазки,Ты, важность гордую храня,Едва меня приметить хочешь,Иль в добрый час чуть-чуть слегкаБлеснувши мне издалека,Меня надеждою волочишь. Как мрак бежит перед зарей,Как лань, гонима смертью злою,Перед свистящею стрелою,Так ты бежишь передо мнойИ хочешь скрыться вон из виду;Когда другим, всё мне в обиду,Ты льешься золотой рекой,И в том находишь всю забаву,Чтоб множить почесть их и славу. Но коль ко мне ты так дика,Позволь же, чтоб хотя слегкаМоя пропела скромна лираТвои причудливы делаИ их бы счетом отдалаНа суд всего честного мира.За что любимцев нежа сих,Как внуков бабушка своих,Везде во всем им помогаешь,Всегда во всем им потакаешь?Назло завидливым умам,Под облака их взносишь домы,Как чародейные хоромы,Какие в сказках слышны нам.На темны ледники холодныСбираешь вины превосходныСо всех четырех света стран;Арабски дороги металлы,Индийски редкие кристаллыВ огрузлый сыплешь их карман?Когда, мой друг, у нас в заводеНи яблоков моченых нетПриправить скромный наш обед,Тогда ты, в перекор природе,Их прихотливым вкусам льстишь,И в зимних месяцах жестокихНа пышных их столах, широких,Им сладки персики растишь;Румянишь сливы мягки, белыИ, претворя стол в райский сад,В фарфоры сыплешь виноград,И дыни, и арбузы спелы.Когда весна везде мертва,Тогда у них она жива.В крещенски лютые морозыНа их столах блистают розы.Ни в чем для них отказа нет!Восток им вины редки ставит,Голландия червонцы плавит,Им угождает целый свет.Лукреции платки их ловят,И те, которые злословятПрелестно божество утех,Для них его не ставят в грех.Они лишь только пожелают,И в жертву им сердца пылают. Пускай вздыхает Адонис,Пусть за победами он рыщет;Напрасно целый век просвищет:Он в Мессалинах скромность сыщетИ встретит святость у Лаис;А им к весталкам ход свободен.С тобой, будь гадок, как Азор,При счастье гадок – не укор:Без роду будешь благороден,Без красоты пригож и мил. Пусть, изо всех надувшись сил,Герой о громкой славе грезит.На стены мечется и лезет,Бок о бок трется с смертью злой,Бригады с ног валит долой;Пусть вечность он себе готовитИ лбом отважно пули ловит;Пусть ядры сыплет так, как град,Всё это будет невпопад,И труд его совсем напрасен,Коль он с тобою не согласен. Как слабый след весла в волнахЕдва родится, исчезает;Как лунный свет в густых парахЕдва мелькнет и умирает;Так дел его геройских плодИ мал, и беден, и беспрочен:Ему как будто изуроченВо храм болтливой славы вход.Никто его нигде не знает;Он города берет в полон:О нем никто не вспоминает,Как будто б в свете не был он;И вся его награда в том,Что, дравшись двадцать лет, иль боле,Герой домой придет пешком,Все зубы растерявши в поле. Но если ты кого в героиЗахочешь, друг мой, посвятить,Ни брать тому не надо Трои,Ни флотов жечь, ни турков бить.Пускай сидит он вечно дома,Не лезет вон из колпака:Военного не зная грома,Он будет брать издалекаИ страшны крепости и грады:В Мадрите сидя, он осадыНа пышный поведет Пекин,Возьмет приступом Византин,И, не знакомясь век со шпагой,Помпеев, Кесарев затмит,И всю вселенну удивитСвоею храбростью, отвагой;Его причислят к чудесам,И в те часы, когда он самНе будет знать, чем он так славен,Богам вдруг сделается равенИ возвеличен к небесам. Пусть горделивый суетится,Чтобы чинов, честей добиться;Пусть ищет случая блистатьЗаконов строгим наблюденьем,Рассудком, истиной, ученьем,И на чреду вельможи стать,Как хочешь, будь ты так исправен,Бесчисленны труды терпи,Работай день, и ночь не спи;Но если для тебя не нравен,Останешься последним равен:За правду знатью не любим,За истину от всех гоним,Умрешь и беден и бесславен.А ты, схвативши дурака,На зло уму, рассудку, чести.Чрез подлости, пронырства, лести,Возносишь в знать под облака.Тебе и то в нем очень важно,Что он у знатных по утрамВ прихожих стены трет отважно,Развозит вести по домам,Исправный счет ведет рогам,Из пользы такает и спорит,Умеет кстати подшутить,Или, чтоб время проводить,Честных людей бесчестно ссорит,И ты за то горой емуБогатства сыплешь в воздаянье.—Иль глупости и злодеяньяУ счастья служат все в найму? Когда взгляну в твои палаты,В них редко виден мне мудрец;Но иль порочный, иль глупец.Один дурачится из платы,Другой для выгоды своей,Родни не зная, ни друзей,Чтобы ладнее быть с тобою,Готов из мира сделать Трою;А ты, уму наперекор,Ни в малый с ним не входишь спор:А ты его по шорстке гладишь,К честям ведешь и в славу рядишь. Пускай трудится домоводЧестным трудом нажить именьеИ истощает всё уменьеС приходом согласить расход;Уметь ко времени засеятьИ в добрый час с полей убрать;Уметь минуты не терятьИ деньги так, как сор, не веять;Как будто бы из-под обухаЗа труд ты платишь потовой,Некстати у него засуха,Некстати дождик проливной.Прогнав град сильный полосою,Ты им нередко, как косою,Мертвишь на нивах нежный плод;Трудов награду истребляешьИ в миг надежду погубляешь,Которой он ласкался год. А в городе твоим стараньемШестеркин с небольшим познаньем:Науки легкой банк метать,На рубль рубли стадами тянет,Пред ним руте – богатства матьЕдва загнется и увянет.С рублем начавши торг такой,Шестеркин мой почти в два годаРазбогател, как воевода,И скачет хватской четверней.Ему что день, то новы срокиС понтеров собирать оброки.С тех пор, как ладен он с тобой,Своим уменьем и проворством,А более твоим потворством,Не сотню в мир пустил с сумой. Пускай другой в трудах хлопочет;На это мой герои хохочет,Мораль такую в грязь он мнет,Трудами жить ничуть не хочет,Не сеет он, а только жнет,И веселенько век живет.Вот как ты, Счастье, куролесишь; Вот как неправду с правдой весишь!Ласкаешь тем, в ком чести нет,Уму и правде досаждая,Безумство, наглость награждая,Ты портишь только здешний свет. Я вижу, ты, мой друг, уж скучишьИ, может быть, меня проучишьЗа то, что я немножко смел,И правду высказать умел. Послушай, я не кинусь в слезы:Мне шутка все твои угрозы.Что я стараюсь приобресть,То не в твоих руках хранится;А чем не можешь поделиться,Того не можешь и унесть.