— Ты так красив, — пробормотала она, — просто великолепен. Позволь мне увидеть тебя. Я хочу видеть тебя. Хочу тебя знать.

Финн слабо улыбнулся и отстранился, позволив Александре уронить голову на подушку и внимательно вглядеться в его лицо. Его черты, учитывая подсветку сзади, были в тени и оказались почти неразличимыми, но ей казалось, что она еще никогда не видела его так ясно.

— Да, ты очень красив, — удовлетворенно проговорила она и протянула руку к воротнику рубашки, чтобы расстегнуть пуговицы.

Он закатил глаза.

— Похоже, ты ослеплена страстью, — заявил Финн и чмокнул ее в кончик носа.

Александра не ответила, сосредоточившись на пуговицах и груди мужчины, постепенно открывавшейся перед ней. По правде говоря, ей ни разу в жизни не приходилось видеть обнаженную мужскую грудь. Лорд Морли всегда носил ночную рубашку, застегнутую на все пуговицы, так что ее представление о мужском теле было основано на картинах и скульптурах. Понятно, что это были идеализированные модели, произведения искусства. Она не ожидала, что грудь Финеаса Берка будет выглядеть так, словно принадлежит греческому богу. Да ей это было и не нужно. Она и так была без ума от него.

Но все же… все же… человек надеждой жив.

Его кожа под рубашкой оказалась бледной и почти без волос. Теперь Александра торопилась. Она наконец покончила с пуговицами, едва не оторвав последнюю, действуя обеими руками, высвободила рубашку из штанов и с довольным вздохом спустила ее с широких плеч.

Финн обладал идеальной фигурой, его тело было безукоризненно пропорциональным, мышцы — твердыми и плоскими, а кожа в свете свечей казалась бледно-золотистой. Александра жадно осматривала его и никак не могла насмотреться. Он снова поцеловал ее, и женщина почувствовала себя невесомой, лишенной костей, плывущей на восхитительно мягком облаке. Где она? Неужели надменная леди Александра Морли действительно лежит в постели почти незнакомого мужчины и гладит дрожащими руками его грудь?

Что она сделала, чтобы заслужить такую награду?

Финн снова поцеловал ее, нежно, почти трепетно, и она почувствовала, как тяжелая рука накрыла ее грудь и начала ласкать мягкую плоть сквозь ткань платья. На Александре было свободное платье, без плотной шнуровки и украшений, и его губы напряглись, когда он понял, какая тонкая преграда между его рукой и ее плотью.

— Ты соблазнительница, дорогая, и знаешь это, — пробормотал он, и его рука скользнула под ее спину, чтобы добраться до застежки платья.

Александра хихикнула:

— Перестань. Так ты их никогда не расстегнешь.

Она высвободилась, села и повернулась к нему спиной. Волосы, лишенные заколок, рассыпались по спине, и она приподняла их, чтобы Финну было удобнее.

— Почему ты не могла надеть халат? — спросил Финн, нетерпеливо дергая пуговицы. Похоже, сдержанность и отстраненность ученого все-таки покинули его.

— Потому что, если бы меня увидели в коридоре ночью в халате, я бы никак не смогла этого объяснить. — Ткань платья терлась о ставшую невероятно чувствительной кожу, и тело Александры сотрясала дрожь.

— Ты дрожишь, — тихо сказал Финн, стараясь сдерживать собственное нетерпение.

Она закрыла глаза, чувствуя, как дыхание мужчины щекочет ухо, а Пальцы ласкают спину.

— Ничего не могу с собой поделать, — проговорила она, и это было чистейшей правдой.

Желание, страх и предвкушение слились вместе, свернулись внутри нее в спираль и стали неотделимы друг от друга. Она еще никогда так сильно не нервничала, даже в свою первую брачную ночь. Тогда все было официально, санкционировано свыше и пристойно, не более странно и пугающе, чем стояние перед алтарем, и лорд Морли даже отдаленно не был похож на мужчину, который теперь лежал с ней в постели. Она была одета, и он был одет. Все было пристойно и без эмоций. Ритуал.

Зато теперь все было иначе — незнакомо, волнующе. Запретный плод. Этот мужчина был молод, красив и умен. Он хотел подарить ей наслаждение и непременно сделает это некими не известными ей способами. О том, что между ними будет, она боялась даже думать. Она будет обнаженной и беззащитной. Он тоже. Они будут вместе, как муж и жена, не являясь таковыми, а потом он обнимет ее и не выпустит из объятий, пока она будет спать. И все это случится в ближайшие несколько часов. К рассвету она уже все это познает.

Финн, казалось, почувствовал ее настроение. Поспешность его покинула, и теперь пальцы двигались медленно, нежно касаясь кожи. Справившись с последней пуговицей, он опустил лиф платья и накрыл ладонями ее груди, ласково, даже почтительно, словно держал гнезда с маленькими птенцами.

— Боже мой, дорогая, ты прекрасна, — прошептал он и принялся теребить подушечками больших пальцев моментально отвердевшие соски. По телу Александры прокатилась волна дрожи. Она обняла мужчину за шею и притянула к себе.