— Понятно.

— Теперь я работаю на Юнга. Ни оказал Юнгу услугу: согласился на время оставить меня здесь, в целях безопасности. Но все равно опасность существует…

— Почему? Из-за полиции?

— Полиции я не интересен. Что бы ни думали директора банка, я не вор. Настоящая опасность в другом. Господин Ни неофициально поддерживает тесные связи с материковым Китаем, а сейчас они представляют для меня большую угрозу.

— «Красные» преследуют тебя?

— Да. И это создает большие трудности для господина Ни, потому что его друзьям в Пекине не понравилось бы, что он опекает меня.

— Но куда же еще тебе можно уехать? Где безопасно?

— Нигде. Слушай: есть много вещей, о которых трудно рассказывать. В сущности, это целая история всей моей жизни.

Ливень поутих, но крупные капли дождя еще били по железной крыше высоко над их головами, словно кто-то играл на контрабасе в самом низком регистре. Наконец дождь окончательно прекратился, и Цю Цяньвэй начал свой рассказ.

А в это время пожилой господин стоял на первом этаже у окна, прячась за ставнями и наблюдая за странной парой. Он размышлял о том, что могло привести этих людей в его дом. Через некоторое время Цю принялся жестикулировать, и, судя по тому, как двигались его губы, можно было догадаться, что говорит он очень быстро. Потом девушка запротестовала: прервала его, встала, села и снова встала. Старик с любопытством наблюдал за этой пантомимой.

Разговор в саду продолжался минут двадцать, а закончился тем, что Линьчунь выбежала из беседки на подъездную дорогу и бросилась к шоссе.

Она бежала долго, пока тропическая жара не заставила ее перейти на шаг. Какое-то время она с трудом понимала, куда идет. Она оказалась в парке с крутым холмом посередине. Линьчунь взобралась на вершину, после чего, видимо, опять спустилась вниз, потому что обнаружила, что сидит на автобусной остановке, напротив огромного, оранжевого цвета торгового комплекса и смотрит на проезжающие мимо машины.

Ее переполняло множество мыслей и чувств. Облегчение от того, что она остановила его и они не стали заниматься любовью; печаль, потому что он был с континента, оказался шпионом и имел семью; презрение к себе, к собственной глупости и слабости; жалость к себе, потому что она полюбила Цяньвэя (теперь она поняла это) и невозможно, совершенно невозможно увидеться с ним вновь. И еще потому, что никогда ей не встретить человека хотя бы на десятую долю столь же привлекательного. Или на сотую часть такого же хорошего. Так долго ждала, берегла себя для этого единственного мужчины, а теперь посмотри, куда тебя завело.

Линьчунь плакала. Она презирала себя за это, но не могла остановить слез. Поэтому она закрыла лицо платком и притворилась, будто ей в глаз попала соринка.

Через некоторое время слезы высохли, и Линьчунь продолжала просто сидеть, слегка покачиваясь взад-вперед и крепко обхватив себя руками. Но воспоминания о том, как он держал ее в объятиях, продолжали мучить девушку.

Она просидела так с час или больше, молча в памяти перебирая события прошлого и пытаясь понять, что же привело ее сюда. Она бесцельно плыла по океану, именуемому Жизнь, но теперь у нее был свой плот. Автобусная остановка давала возможность передохнуть, это было убежище, где можно запастись силами. Но в любую минуту ей придется вновь броситься в океан, выбрать курс и следовать ему, пока она не доберется до линии горизонта, а там и за пределы знакомого ей мира.

Линьчунь остановила такси и велела водителю везти ее к аэропорту Чанчжи. Таксист был пожилым и, видимо, глуховатым, потому что обернулся и переспросил:

— В аэропорт?

Линьчунь сделала глубокий вдох и, наверное, забыла выдохнуть, потому что, лишь почувствовав головокружение, осознала, что происходит.

— Нет. — Это слово вырвалось из нее, словно короткий взволнованный выдох.

Она порылась в сумочке в поисках клочка бумаги с адресом особняка.

Дорога оказалась короткой. Линьчунь вышла и, выглянув из-за капота машины, увидела Цю Цяньвэя, который сидел в беседке, широко расставив ноги и сцепив пальцы рук. Она заметила, как ссутулилась его спина, а голова свесилась набок, как искривились губы и наморщился лоб, придав лицу выражение отчаяния… Линьчунь спрыгнула со своего плота и изо всех сил поплыла к берегу.

— Я вернулась, — объявила она о том, что было и так ясно, и опустилась на вторую скамейку.

Линьчунь сидела на самом краешке, очень прямо, положив руки на колени, словно не собиралась задерживаться здесь надолго. Цю поднялся и сделал шаг назад, неловко сунув руки в карманы. Наступило долгое молчание, наконец он собрался с духом и задал жизненно важный вопрос:

— Почему?

Она опустила глаза и с минуту разглядывала свои руки, потом произнесла:

— Не стоит начинать, если не способен продолжить.

Линьчунь ожидала, что он поймет ее прозрачный намек, склонится к ней и возьмет за руки, и она уплывет куда-то далеко. Но Цю ничего подобного делать не стал, только смотрел на нее с опаской. И у Линьчунь не осталось иного выхода, кроме как ринуться напролом. Она встала и крепко схватила его за руку.

— Как тебе не стыдно, ты заставляешь меня делать все самой.

Линьчунь потянула его за руку, и Цю сделал неуверенный шаг вперед. Потом еще один. Она, казалось, вела его за собой, интуитивно выбирая дорогу.