Шань Линьчунь сидела на заднем сиденье такси, с розовым пластиковым портфелем на коленях. Портфель был тяжелый, но она не отважилась положить его на сиденье, потому что в нем было пятьдесят тысяч долларов США, и Линьчунь охватывал ужас при мысли потерять такую сумму денег.

Хотя она всю жизнь провела в Тайбэе, и расстояние между двумя городами составляло всего несколько миль, Линьчунь никогда прежде не бывала в Килуне. Она почти ничего не знала о нем, кроме того, что это самый дождливый порт в мире. Но, как ни странно, в тот день здесь было солнечно.

Килун оказался именно таким городом, какой она ожидала увидеть: безумным и мрачным. Улицы были забиты велосипедистами, возвращавшимися домой и трезвонившими на ходу. Все виды мелкого бизнеса, казалось, нашли приют здесь, в этом городе на холмах, возле угрюмого северного моря. Ресторанов и парикмахерских было великое множество. Неоновые вывески ресторанов потускнели от грязи, а в дверях парикмахерских стояли нарядно одетые, приветливые хозяйки. Но в этих заведениях не было ничего фешенебельного, не то что в некоторых из их тайбэйских двойников. Нежилые домики, в которых они ютились, были втиснуты в крошечные уголки пространства, словно отгороженного от окружающей серой безликости. Казалось, что все электрическое освещение, какое было в городе, концентрировалось наверху, там, где провода нависали над узкими улочками и переулками, посылая в небо неравномерные пучки белесого света.

Водитель привез Линьчунь на пустынный перекресток двух шоссе, к месту, где, если перевести их названия с китайского, встречались любовь и гуманность, ибо шоссе назывались соответственно «Ай-2» и «Жэнь-3». Линьчунь сочла их на редкость неподходящими, потому что холодный ветер, летевший из гавани, нес с собой обрывки бумаги, клочья ткани и другой самый разнообразный мусор.

Она чувствовала себя брошенной на произвол судьбы. Портфель в руке, казалось, излучал блеск лежавшего в нем богатства, сообщая о нем десяткам мрачных закоулков Килуна. Словно подражая маяку в море, он посылал ритмичные сигналы тревоги. Постояв с замирающим от страха сердцем минут пять, Линьчунь заметила, что наблюдавший за ней все это время человек собирается перейти дорогу.

Линьчунь быстро огляделась. Полиции не было и следа. Килун не произвел на нее впечатления города, где правит закон. Она вздрогнула, когда чья-то рука тронула ее за плечо.

— Вы — госпожа Шань?

Человек, который перешел дорогу, при ближайшем рассмотрении оказался, к облегчению Линьчунь, достаточно стар. Его желтовато-серое лицо бороздили глубокие морщины. Две большие складки прорезали щеки, словно скульптор провел по глине большими пальцами рук. На старике была одета соломенная панама с дыркой сбоку.

Поблизости никого. Ничего угрожающего…

— Так это вы меня поджидаете, дядюшка?

— Да. А что, вы удивлены?

Он говорил на «мандаринском», но с таким ужасным акцентом, что девушка с трудом понимала его.

— Я не знала, кто будет встречать меня. Мне было сказано доставить розовый портфель и быть на месте в шесть. Вот и все.

Старик махнул рукой — сзади, от перекрестка, к ним рванулся черный «юэлун» и, взвизгнув тормозами, остановился возле Линьчунь.

— Садитесь.

Помешкав, Линьчунь села на заднее сиденье рядом со стариком. Заметив в зеркале лицо водителя, она вновь ощутила некоторое беспокойство, потому что он был молод, с нечесаными волосами и беспрестанно жевал резинку. Именно так Линьчунь представляла себе тайваньских гангстеров.

Они уже выехали из города и мчались теперь мимо доков, оставив позади вновь возведенное круглое сооружение. Это был маяк. Линьчунь успела прочесть название улицы — Чунчэн-роуд, а через несколько мгновений углядела указатель на район Хоупин-Тао, но эти топонимы ни о чем ей не говорили. Справа мелькали складские помещения, лавчонки, лесопильни. По левую руку тянулся грузовой порт: черные и желтые борта судов, краны, а над головой виднелась бесконечная паутина проводов высокого напряжения.

Машина свернула к деревянному пирсу. Старик открыл дверцу и вышел. Линьчунь последовала за ним. Прямо перед ней расстилалась узкая полоска песка, сплошь усеянного мусором: банками, бутылками, всяческими отбросами и объедками. Маленькие рыбацкие лодки стояли в ряд на привязи, покачиваясь на волнах. Многие баркасы были накрыты брезентом. Трое детей — два мальчика и девочка постарше — играли на песке в вышибалы, используя вместо мяча проколотый пластиковый буек.

В воздухе стоял запах соленой рыбы, которую вялили на солнце.

«Дядюшка» потянул Линьчунь за рукав и указал на пирс. Он имел примерно пятьдесят футов в длину, и вдоль него пришвартованные с левой стороны стояли несколько рыбацких суденышек. Линьчунь решила, что ее поведут на одну из этих лодок, и потому, лишь добравшись до середины пирса, взглянула вправо. И уже не смогла отвести взгляд.

Там, в море чернильного цвета, стояла длинная грозная стальная громада. Сначала Линьчунь подумала, что корабль принадлежит военно-морскому флоту, но, приглядевшись, обнаружила, что на нем нет орудий и военного номера. Значит, судно гражданское. Никогда она не видела ничего подобного: небольшая осадка, плавно изогнутые линии корпуса, высокий хищный нос, похожий на клюв сокола, надстройка за капитанским мостиком. Бросалась в глаза свежая покраска. Хромированные поручни поблескивали в вечернем сумраке, словно только что отполированные… В целом корабль производил впечатление быстроходного и очень дорогого судна.