— А в каком же?

Сунь хотел было ответить, но вместо этого лишь вздохнул.

— Трудный вопрос, — сказал он наконец. — Не знаю, поэтому и обращаюсь к вам.

— Но как же я могу помочь?

— Изложением своей точки зрения.

По ходу их разговора Сунь смотрел на озеро. Указав на Тинченя, он вдруг спросил:

— Скажите, Цяньвэй пишет мальчику?

— Иногда.

— М-м… Послушайте, я не намерен обманывать вас. Мы проверяем почту. Мы обязаны делать это. И мы заметили, что ваша переписка сокращается. Цензоры написали в рапорте, что ваш муж, похоже, чаще пишет Тинченю, чем вам. И это беспокоит нас.

— Не стоит, уверяю вас. — Цинцин понимала, что разговор уже превзошел самые худшие ее опасения.

— Вам больно говорить об этом?

— Это… настолько личное.

— А Китай — страна, для личной жизни не слишком пригодная. Я понимаю. — Сунь похлопал себя по груди. — Он поскользнулся, — внезапно добавил Сунь.

Цинцин, не поняв собеседника, тут же устремила взор в сторону озера, но Тинчень стоял на ногах.

— Ваш муж… он странно ведет себя. Мы хотели бы знать почему.

На лице Цинцин отразилось глубочайшее изумление. Сунь внимательно посмотрел на женщину и решил, что она вполне искренна.

— Качество его сообщений ухудшается, — продолжал он мягко. — Но есть и еще кое-что, гораздо более серьезное. Он обязан передавать сообщения через равные промежутки времени, чтобы бригада знала, что он действует. Цяньвэй два раза запаздывал со своими рапортами. А один раз, кажется, вообще забыл послать его с оказией. Мне придется предупредить его: если это повторится впредь, он получит строгое дисциплинарное взыскание.

Цинцин была глубоко поражена.

— Я… я не знаю, что сказать.

— Вас удивляет, что я посвящаю вас в проблемы, связанные с промахами мужа?

— Да.

— Но кто знает человека лучше, чем его жена? Очевидно, он забыл о своих обязанностях. Вы не попытаетесь предположить причину?

— Нет.

— Скажите мне — это трудно, я знаю, — но скажите, Цяньвэй никогда не проявлял признаков стремления…

— Уйти к другой женщине? — Цинцин вспыхнула. — Я не могу сказать наверняка, но он хороший человек. И вы знаете это. Он хороший.

Сунь ничего не ответил.

— Вы не верите мне?

— Верю. Но и хорошие люди иногда оказываются в плохих ситуациях. Поэтому я вынужден спросить вас еще раз: можете ли вы объяснить поведение мужа в последнее время?

— Я? Извините, товарищ Сунь, но я все-таки не понимаю. Безусловно, у бригады «Маджонг» есть больше возможностей, чтобы проверить своих работников. Зачем обращаться ко мне?

— Не в данной ситуации. — Сунь глубоко вздохнул и нанес удар: — Ваш муж выполняет задание на Тайване.

— На Тайване?! О Небо!

— Вы не знали об этом?

Цинцин долго молчала, не в силах вымолвить ни слова.

— Нет, — наконец проговорила она с запинкой. — Сингапур… он говорил о Сингапуре. Все письма приходили оттуда.

Цинцин закрыла глаза, словно таким образом можно было — защититься от правды.

— Теперь, вероятно, вы понимаете. Ваш муж слишком на виду. Однако у него нет прикрытия, нет поддержки. Прямая связь с ним невероятно опасна. Поэтому мне приходится идти обходными путями, подбирая ключ к объяснению его поведения. Ясно?

Цинцин не сводила глаз с Тинченя, пытаясь тем временем найти слова, которые удовлетворили бы Суня, но не находила. Тайвань, ее муж на Тайване…

— Он вернется? — спросила она еле слышно.

Сунь не ответил, и она повторила свой вопрос, но уже более настойчиво.

— Ситуация… переменчива. — Сунь положил руку ей на плечо и мягко повернул к себе, вынудив посмотреть ему в лицо. — Я предложил ему вернуться. Он отказался.

Цинцин отвернулась. Сквозь слезы она видела смутные очертания фигурки Тинченя, который продолжал выделывать пируэты на прежнем месте. В пронзительно холодном воздухе до нее доносились отдаленные голоса людей, смех. Ей показалось, что к сыну медленно приближаются еще три-четыре человека на коньках.

— Дом такой… такой пустой. — Она шмыгнула носом, утирая слезы рукавом. — Вы не представляете, что значит жить в этом доме без него… — Корочка льда, сковавшая ее сердце, дала трещину. Слова хлынули потоком: —… Он приходил вечером домой и сразу спрашивал: «Какой у нас сегодня день?» А я всегда поддразнивала его: «А сколько дней в неделе?» И сама отвечала: «Понедельник», «вторник»…

Трещинка становилась все шире и шире.

— … А потом он всегда целовал меня, всегда…

Лед треснул.