У нас с Леней было единомыслие. Не было разногласий, споров, ссор. Мне нравилось, как он работает: человек очень точный, дисциплинированный. Леня удивительно техничен. Например, при озвучивании он просто снайпер: мгновенно попадает в свою речь. Замечательно озвучивает. Леня пластичен, развит физически. Однажды на моей картине вдруг встал на голову. Я даже не пытался ему это предложить, потому что не знал, сможет ли он такое осуществить. Леня очень внутренне артистичен…»

А вот как о сотрудничестве с Рязановым рассказывал сам Леонид Филатов: «С Рязановым у меня складывались просто замечательные отношения. Я к нему и пошел по любви. Когда он пригласил меня сниматься, я был еще на другой картине, но, как говорится, все на свете бросив, помчался читать сценарий и тут же определил: хочу работать, делать картину. И сразу пошла работа. Мы репетировали сцену, вернее, оговаривали ее и снимали на монитор, потом обсуждали, что удавалось, а что нет. Эльдар Александрович – человек распахнутый, когда смотрит материал, он как бы советуется: „…плана нет… Давай, давай, чуть общее… А вот здесь можно такую? Можно, давай сделаем. Хотя нет, черт! А ну-ка, еще раз сделаем… Нет, ничего, может быть…“ Он открыт для любых предложений, хотя все равно в результате тихонько-тихонько прибирает картину к своим параметрам, к тому, как он понимает и как он любит. Поэтому ощущение вольности у артистов может быть иллюзорным. Я вижу, как он потом монтирует.

Артист все равно в жестком графике его работы, и все сыграют то, что ему нужно. Работать с ним безумно легко и весело. С ним не устаешь от рабочего дня…»

В то время как во «Флейте» никаких особых трудностей у Филатова не возникало, в «Загоне» все было наоборот – там трудностей хватало. Дело в том, что на момент съемок фильма в Сирии обострилась политическая обстановка, из-за чего возникли религиозные ограничения. В итоге сирийская актриса, утвержденная на роль жены президента, сниматься не смогла и пришлось срочно искать ей замену. Но когда эта трудность была преодолена, возникли другие: группа не смогла выехать в пустыню, а также снять объект «ресторан». В итоге пришлось перенести съемки этих эпизодов на родную территорию, из-за чего экспедиция в Сирии была сокращена на 11 дней и 166 полезных метров пленки не было снято.

Группа вернулась на родину 3 ноября, а уже спустя неделю отправилась в Тбилиси для продолжения съемок (объекты «полигон» и «летное поле»). Там она пробыла до 11 декабря, но так и не смогла уложиться в график из-за обильно выпавшего снега. Поэтому продолжение натурных съемок (700 полезных метров пленки) пришлось переносить на весну—лето следующего года. А пока снимали в Москве павильоны. Филатову это было выгодно, поскольку и «Загон», и «Флейта» снимались на одной студии, на «Мосфильме», только в разных павильонах. Для Филатова это было большое благо, поскольку ритм, в котором он привык жить, буквально разрывал его на части. Он действительно тогда жил, что называется, на износ: снимался в нескольких фильмах сразу, играл в театре, выступал с концертами, а также занимался литературным творчеством – писал стихи и прозу. А ведь у него еще была семья – мама, жена и сын, которым надо было тоже уделять внимание. Поэтому не случайно, что именно в 1986 году из-под пера Филатова родилось стихотворение «О, не лети так, жизнь!»

В осенние дни 86-го Филатов и его коллеги по театру узнают благую весть: власти, кажется, собираются предпринять определенные шаги для того, чтобы Юрий Любимов вернулся на родину. Едва эта новость достигла ушей таганковцев, как они начали предпринимать собственные шаги для того, чтобы это возвращение состоялось. В октябре на свет родилось письмо на имя Михаила Горбачева, где актеры «Таганки» просили вернуть им Учителя. Это письмо появилось на свет не случайно: все таганковцы прекрасно знали, что Горбачев любит «Таганку» еще с тех пор, как работал в Ставрополе – в каждый свой приезд в столицу он вместе со своей супругой Раисой Максимовной обязательно посещал именно этот театр. И осенью 86-го он тоже пришел в «Таганку» уже в ранге Генерального секретаря, чем и возродил надежду его актеров на то, что судьба Любимова может разрешиться благополучно.

Одновременно с этим таганковцами были предприняты и другие шаги: так, на квартире актрисы театра Татьяны Жуковой был разбит «штаб», откуда была установлена прямая телефонная связь с Лондоном, где находился Любимов.

Филатов про все это знает, но его переполняют двоякие чувства. С одной стороны, он очень хочет возвращения Любимова, но с другой – ему стыдно перед Эфросом за ту свою выходку на капустнике. И однажды произошел случай, который до глубины души потряс Филатова. Он решил прийти на премьеру спектакля «Мизантроп» в Театре на Таганке, но не хотел показываться на глаза Эфросу. Однако тот первым заметил Филатова и, подойдя к нему, сказал: «Леня, а что вы прячетесь? Вы пришли в свой театр. Проходите, будьте желанным гостем, если уж вы теперь в другом театре. И не надо бегать по углам – садитесь в зал. Вы пришли в свой театр, в свой дом».

Сказав это, Эфрос ушел, а Филатов в течение нескольких минут стоял потрясенный. Он ожидал от Эфроса чего угодно – гнева, оскорблений, скандала – и воспринял бы это с пониманием. Но такого монолога он от Эфроса не ожидал. Этот случай заставил Филатова задуматься о многом и уже несколько иначе оценить те события, которые произошли в его театре за последние несколько лет. Знай тогда Филатов, что это будет их последняя с Эфросом встреча, может, он не стоял бы тогда столбом, а бросился вдогонку за режиссером и попросил у него прощения? Но он, увы, этого не сделал. А потом оказалось уже поздно.

Во второй половине ноября «Таганка» отправилась на гастроли в Польшу. Эфрос поначалу пребывал в хорошем настроении, только-только оправившись после смерти отца (в течение одного года режиссер потерял обоих своих родителей). Это настроение не могли испортить даже вопросы журналистов о его приходе в «Таганку». Отвечая на них, Эфрос отшучивался. Однако к концу гастролей ситуация резко накалилась и нападки на Эфроса стали еще более ожесточенными. В результате у режиссера схватило сердце и он не смог присутствовать на приеме в министерстве культуры. И домой Эфрос вернулся уже с иным настроением.