Его братья и управляющий Тауфик пришли в ярость, когда обо всем узнали. Назри хотел уладить дело с помощью денег, но отец Альмас обнаружил горячий нрав. Или Аббани женится на ней, или он дважды разрядит свою двустволку: один раз в рот соблазнителя, другой — в свой собственный. Лучше смерть, чем такой позор, повторял возмущенный крестьянин, не поддаваясь ни на шантаж, ни на посулы.

Тауфик, управляющий Назри, первый уговорил его на это. Лучше жениться на Альмас и укрепить род Аббани ее детьми, чем ввязываться в скандал, который неизвестно чем кончится. Самая скверная жена предпочтительней лучшей из шлюх, потому что на нее не надо тратить ничего, кроме своего семени.

— Хоть в этом я дам фору своим братьям, — утешал себя Назри. — Я приумножу род Аббани в четыре раза, потому что я лучший племенной бык в Дамаске.

Он вспомнил международную ярмарку, проходившую в их городе прошлой осенью, где в одном голландском павильоне демонстрировались отвратительные быки, которые, если верить информационному бюллетеню, вот уже более трех тысяч раз становились отцами.

Итак, Назри сдался и женился на Альмас. Любовь к ней молодила его, в то время как с другими женами, ворчливыми и вечно чем-то озабоченными, он, напротив, чувствовал себя старше.

Сразу после свадьбы он увез ее в Каир, и там она заблистала по-настоящему. Молодая женщина, в жизни ничего не видевшая, кроме крестьянского двора своих родителей на окраине Дамаска, вдруг превратилась в светскую даму. И в отеле, и на теплоходе во время путешествия по Нилу мужчины так и роились вокруг нее. Каждый хотел чем-нибудь услужить Альмас. Назри чуть язык не проглотил от изумления. А однажды, когда в постели, сразу после экстаза, он, пьяный от счастья, задремал на ее плече, она сделала нечто такое, что позже сам он объяснял ее болезненной ревностью и неутолимым властолюбием: Альмас потребовала, чтобы Аббани немедленно провозгласил ее первой среди своих жен и назвал госпожой своего сердца и чтобы общался с тремя другими не иначе как только с ее разрешения.

Назри не хотел давать никаких обещаний и предложил компромисс. Так, повинуясь ее желанию, он сделал из двухнедельного отпуска месячный. В ответ на предложение назвать ее госпожой он объявил, что в доме Аббани всегда главенствовали мужчины. Но Альмас стала его любимой женой и тем удовлетворилась.

Назри объяснил Тауфику по телефону, что подхватил египетскую лихорадку и остается еще на две недели лечиться в санатории на Красном море. Он велел своему управляющему хорошо заботиться об оставшихся дома супругах и выполнять все их желания.

Ночное соглашение с женой лишь усугубило проблемы Аббани. Альмас нервничала и продолжала изводить его своей ревностью. Стоило Назри сказать приветливое слово горничной отеля или уличной продавщице, как она тут же закатывала сцену. Как будто все женщины мира объединились с одной-единственной целью разрушить ее семейное счастье с Назри.

По возвращении в Дамаск они въехали в роскошный дом на престижной Багдадской улице. Но Альмас уже в первую ночь стала жаловаться на холод и европейскую обстановку. Она хотела фонтан и сад с апельсинами и лимонами, жасмином и виноградными лозами, цветочными клумбами и газонами. Только так она и могла жить, а не в этом тоскливом строении.

Забеременев, Альмас вдруг стала катастрофически полнеть. Вероятно, не последнюю роль здесь сыграли пирожные и разные сладости, которые она запихивала в себя в огромных количествах, да пирожки с разными начинками, что каждую неделю присылала ей мать, как будто дочь помирала с голоду в доме мужа.

Назри знал, что во время беременности организм женщины перестраивается. Однако с его первой женой Ламией никаких видимых изменений не происходило вплоть до последних недель. Вторая жена Саида действительно несколько располнела и уже на третьем месяце стала отказывать ему в близости. Она где-то вычитала, что Назри может пробить их ребенку голову своим членом. Третья жена Назиме, будучи, в общем, равнодушной к сексу, забеременев, вдруг воспылала к мужу такой страстью, что была готова спать с ним чуть ли не каждый день.

С Альмас же происходило нечто в высшей степени странное. Ее грудь, живот и ягодицы разрослись так, что родственники и подруги с трудом ее узнавали.

Теперь Альмас не дышала, а пыхтела, не ела, а пожирала, проглатывая пищу большими кусками. Она ничего не делала, в том числе и по хозяйству. Альмас призвала себе на помощь множество родственников и щедро платила им из кармана мужа. И только запах ее остался по-прежнему женственным и все так же привлекал Назри.

И с каждым набранным килограммом возрастала ее ревность, потому что муж спал с ней все реже. Она подозревала всех женщин города в заговоре против нее. Насмешки ее обжигали, словно срывались с языка, вымоченного в горячем перечном масле.

Назри утешали, что после родов все встанет на свои места: восстановится вес, исчезнет нервозность и улетучится плохое настроение. Но когда в сентябре на свет появилась Нариман, Альмас стала еще несноснее. Теперь центром ее вселенной оказалась дочь, а все остальные должны были ей прислуживать. Самое страшное, что родственники Альмас дружно взяли ее сторону. Отец с матерью в присутствии дочери превращались в лепечущих идиотов. Глядя на них, Назри хотелось немедленно позвонить в психушку.

Потом ему пришлось перевозить ее в Старый город, потому что ее родители получили там в наследство от тети дом, который не хотели продавать чужим людям. Много жилья в городе пустовало. Дамаск, насчитывавший в то время меньше трехсот тысяч жителей, по площади равнялся Каиру. Поскольку Назри не хотел арендовать дом или жить в нем по милости родителей жены, он немедленно купил у них тетино наследство.