Шрифт:
Он делает Кавальери великолепные подарки:
«Удивительные рисунки, чудесные головы красным и черным карандашом, сделанные с целью научить его рисовать. Затем он нарисовал для него Ганимеда, взятого на небо зевсовым орлом, Тития с коршуном, питающимся его сердцем, падение Фаэтона в По, с солнечной колесницей и вакханалией детей, все — произведения редкой красоты и невообразимого совершенства» [231] .
Он посылал ему также сонеты, иногда замечательные, часто темные, многие из которых вскоре стали читаться в литературных кругах и сделались известными по всей Италии [232] . Про нижеследующий сонет говорят, что он был «лучшим лирическим стихотворением в Италии XVI века» [233] :
231
Вазари.
232
Варки публично комментировал два из них и напечатал их в своих «Due Lezzioni». Микеланджело не делал из своей любви тайны. Он говорил о ней Бартоломео Анджолини, Себастьяно дель Пьомбо. Подобная дружба никого не удивляла. Когда умер Чеккино деи Браччи, Риччо всем кричал о своей любви и своем отчаянии: «Ах, дорогой мой Донато! Наш Чеккино умер! Весь Рим плачет, Микеланджело сделал мне рисунок для его памятника. Напишите, прошу вас, эпитафию и пришлите мне утешительное письмо: я обезумел от скорби. Терпенье! Я живу, хотя ежечасно испытываю тысячи смертей. О боже! Как изменился лик фортуны!» (Письмо к Донато Джаннотти. Январь 1544 г.). «В моей груди я ношу душу тысячи люоовников», — такие слова Микеланджело влагает в уста Чеккино в одной из своих надгробных эпиграмм. (Стихотворения, изд. Фрея, LXXIII, 12.)
233
Шефлер.
234
Стихотворения, CIX, 19.
Еще более знаменит другой сонет, одна из наилучших песен, когда-либо написанных в честь совершенной дружбы:
Когда любви источник — безупречный, Когда влюбленные равны местами, Коль ровный рок свирепствует над нами, Коль сердце волею ведется встречной, Коль в двух телах одной душою вечной Несемся к небу парными крылами, Коль золочеными Амур cтрелами Пронзил обоим весь состав сердечный, Коль каждый любит не себя, — другого, — Коль вкус один храним, едину меру, Коль к одному душой стремиться надо, Коль в сотнях пламя не найти такого, — Такую связь любви, такую веру Разрушит ли минутная преграда? [235]235
Стихотворения, XLIV.
Это самозабвение, эта пламенная отдача всего своего существа, которое растворяется в любимом существе, не всегда сопровождается подобной ясностью. Часто брала верх печаль, и душа, одержимая любовью, билась, стеная.
Пылаю, плачу, гибну я — и сердце Питается подобной пищей… [236] «Ты, в жизни радости меня лишавший»,— говорит он в другом месте Кавальери [237] .
236
Стихотворения, LII. См. также LXXVI. В конце сонета Микеланджело играет именем Кавальери:
Пленен вооруженным Кавалером.
237
Onde al mio viver lieto, che m’ha tolto… (Стихотворения, CIX, 18.)
Этим слишком пламенным стихам «нежный возлюбленный господин» [238] Кавальери противополагал свою благоСклонную и спокойную холодность [239] . В глубине душй преувеличивания этой дружбы его смущали. Микеланджело извинялся за это:
Не гневайся, что так тебя люблю я: Ты лучшим представляешься мне чудом [240] , — Одна душа к другой так воспылала. Чему учусь, красот твоих взыскуя, Зло понимается обычным людом. Понять кто хочет, пусть умрет сначала [241] .238
Il desiato mie dolce signiore. (Стихотворения, L.)
239
Un freddo aspetto… (Стихотворения, CIX, 18.)
240
В точном переводе: «что я люблю в тебе то, что ты сам в себе больше всего любишь».
241
Стихотворения, XLV.
И действительно, эта страсть к красоте ничем не оскорбляет нравственности [242] . Но сфинкс этой пламенной, смутной [243] и, несмотря ни на что, целомудренной любви все же оставляет беспокойное и бредовое впечатление.
Эти болезненные привязанности — отчаянная попытка опровергнуть небытие его жизни и создать любовь, по которой он. изголодался, — к счастью сменила ясная дружба женщины, которая смогла понять этого старого ребенка, одинокого, потерянного в этом мире, и сумела влить в его истерзанную душу немного спокойствия, доверия и разума, меланхолического приятия жизни и смерти.
242
«Il foco onesto, che m’arde…» («Палим огнем я честным»; Стихотворения, L.) «La casta voglia, che'l cor dentro infiamma..» («И воля чистая, что сердце греет»; Стихотворения, XLIII.)
243
В одном из своих сонетов Микеланджело выражает желание, чтобы его кожа послужила одеждой для того, кого он любит. Он хотел бы быть башмаками, которые носят его белоснежные ноги:
Когда бы из моей шершавой кожи, С твоей сплетя, такое сделать платье, Что к персям прикасалось или к вые, Как воздух— к дню! Иль, что еще пригожей, На туфли бы ее готов отдать я, Чтоб попирали ноги снеговые!
(Стихотворения, LXV.)
В 1533 и 1534 годах [244] привязанность Микеланджело к Кавальери достигла своей высшей точки. В 1535 году началось его знакомство с Витторией Колонна.
Она родилась в 1492 году. Отец «ее был Фабрицио Колонна, синьор Пальяно, князь Тальякоццо. Мать ее, Агнесса да Монтефельтро, была дочерью великого Федериго, князя Урбинского. Род ее был из благороднейших в Италии, одним из тех, в которых лучше всего воплотился лучезарный дух Возрождения. Семнадцати лет она вышла замуж за маркиза Пескара, Ферранте Франческо д’Авалос, великого полководца, победителя при Павии. Она любила его; он ее не любил нисколько. Она не была красивой [245] . Известные нам медали с ее портретом изображают мужественные, волевые и немного резкие черты: высокий лоб, длинный и прямой нос, короткая и суровая верхняя губа, нижняя губа слетка выпячивается, рот сжат, подбородок выдается [246]
244
Особенно между июнем и октябрем 1533 г., когда Микеланджело, вернувшись во Флоренцию, был в разлуке с Кавальери.
245
Прекрасные портреты, в которых хотят видеть ее черты, совершенно не достоверны. Таков знаменитый рисунок в Уффициях, на котором Микеланджело изобразил молодую женщину в каске. В лучшем случае он, исполняя его, мог подвергнуться бессознательному влиянию воспоминаний о Виттории, идеализированной и омоложенной. Голова в Уффициях, действительно, имеет правильные черты Виттории и ее суровое выражение. Глаз озабочен, широк, взгляд жесткий. Шея голая, грудь открыта. Выражение холодной и сосредоточенной резкости.
246
Так изображена она на анонимной медали, воспроизведенной в «Carteggio di Vittoria Colonna» (изданном Эрманно Ферреро и Джузеппе Мюллером). Такою, несомненно, видел ее Микеланджело. Волосы ее скрыты под большим полосатым чепцом, платье — сплошь закрытое, с вырезом у шеи.
На другой анонимной медали она представлена молодой и идеализированной. (Воспроизведена у Muntz’a. «Histoire de l’Art pendant la Renaissance», III, 248, и в «L’Oeuvre et la Vie de Michel-Ange», изд. «Gazette des Beaux Arts». Волосы y нее зачесаны наверх и завязаны лентой надо лбом; одна прядь упадает на щеку, мелкие косички — на затылок. Лоб высокий и прямой; взгляд внимательный, несколько тяжелый; нос длинный, правильной формы, с широкими ноздрями; щеки полные; ухо широкое и хорошо сформированное; прямой и выдвинутый подбородок поднят кверху; шея голая, вокруг нее легкое покрывало; грудь обнажена. Вид равнодушный и надутый.
Обе эти медали, сделанные в разные периоды ее жизни, имеют общими чертами складку, несколько хмурую, у ноздрей и верхней губы и маленький рот, молчаливый и презрительный. Общий вид производит впечатление спокойствия без иллюзий и без радости.
Фрей делает несколько смелое предположение, что Виттория изображена на странном рисунке Микеланджело, помещенном на обороте одного из сонетов: прекрасный и печальный рисунок, которого, в таком случае, Микеланджело никому не хотел показывать. Она изображена пожилой, до половины туловища обнаженной; груди пустые и отвислые; голова не постарела, она пряма, задумчива и горда; ожерелье обвивает тонкую и длинную шею; поднятые волосы заключены в подвязанный у подбородка чепчик, который закрывает уши и образует род каски. Перед нею голова старика, похожего на Микеланджело, которая на нее смотрит, — в последний раз. Он сделал этот рисунок сразу после того, как она умерла. Сопровождающий его сонет — прекрасное стихотворение на смерть Виттории: «Quand’ el ministro de sospir mie tanli..» («Когда владыка стольких моих вздохов…») В издании «стихотворений Микеланджело» рисунок этот воспроизведен на стр. 385.
Филонико Аликарнассео, знавший ее и написавший ее биографию, несмотря на почтительность выражений, употребляемых им, дает понять, что она была некрасива: «Выйдя замуж за маркиза Пескара, — говорит он, — она прилежно стала развивать свод духовные способности; ибо, не обладая большою красотою, она украсила себя образованием, чтобы обеспечить себе бессмертную красоту, которая не преходит, как та, другая». Она была до страстности. интеллектуальна. В одном из своих сонетов она сама говорит, что «грубые чувства, бессильные создать гармонию, производимую чистою любовью благородных душ, никогда не пробуждали в ней ни наслаждения, ни страдания… Ясное пламя, — прибавляет она, — возносит мое сердце на такую высоту, что низкие мысли оскорбляют его». Ни с какой стороны она не создана была, чтобы быть любимой блестящим и чувственным Пескара; но, по нелогичности любви, она создана была, чтобы любить его и претерпевать от этого страдания.