Коля Незабудкин стоял под часами. Он рассматривал какую-то книжку. К нему подошел Ручеек.

— Гуд-бай — поздоровался он. — Я только что начал изучать английский язык.

— А, Ручеек? Давно не видел. Ну как, Ручеек, все течешь, истекаешь рифмами, ямбами?

— Откуда такое? Я же не поэт. Стихов не пишу.

— Разве не пишешь?

— Пишу только прозу. В настоящее время изучаю любопытный материал. Имею доступ в подвалы нашей фундаментальной библиотеки. В недалеком будущем закончу исторический роман из быта студентов восьмидесятых годов.

— Вот как? — сказал Незабудкин. — Интересно. Давай-ка лучше сдавать зачет. Сегодня исключительный день — принимают сразу два профессора.

— Я не готов.

— Не важно. Я тоже еще не занимался. В нашем распоряжении целый час. У меня с собой энциклопедический словарь. Всего не успеем, но кое-что… Оба они экзаменуют очень легко.

— Я еще ни разу не «арапничал».

— А ты попробуй. Какой же ты студент, коли ни разу не был «арапом». Будешь иметь зачет.

— Нет, я не согласен.

— Испугался? В таком случае не мешай мне. — Незабудкин, сев на скамейку, раскрыл энциклопедию, углубился в чтение.

Через час пришли оба профессора и разошлись по разным аудиториям — экзаменовать.

Незабудкин сидел на прежнем месте. На коленях у него раскрытой лежала энциклопедия. Он поспешно дочитывал необходимую статейку:

«К кому же из них, — решал он, — пойти? Один — пожилой (пожилые профессора всегда меньше требуют), другой — молодой. К пожилому».

И он вошел в аудиторию, где принимал седенький профессор. Впрочем, профессор был седеньким только наполовину: бородка черная, голова седая. Профессор сидел странно, не на кафедре, а на скамье, где обычно сидят студенты. В руке он держал бородку и карандаш. Казалось, он готов был подписать зачет не спрашивая. Но он спросил.

— По каким учебникам, — прежде всего спросил он, — вы готовились?

Незабудкин предвидел этот традиционный вопрос и ответ приготовил заранее.

— По вашим трудам, профессор.

— Хорошо, — сказал профессор. — Прекрасно. Но у меня нет книг, тем более учебников, по данной дисциплине. Правда, имеются отдельные статьи, рассеянные в различных иностранных журналах. Данная дисциплина, вы должны знать, новая.

Незабудкин тонул. Он схватился за то, что показалось ему соломинкой.

— Я сказал не то. Я хотел сказать, что читал книги, рекомендованные вами.

— Какие же из них вы читали?

Незабудкин даже не плавал. Он сразу пошел ко дну. «Все из-за того, — подумал он с бешенством, — что поленился списать рекомендованные книги».

— Так что вы читали?

Незабудкин молчал. Незабудкин молчал, как, подумал профессор, утопленник.

— Почитайте Павлова, Бехтерева, — постарался подбодрить его профессор, — приходите держать в следующий раз.

«Утопленник» подавленным вышел из аудитории. Его возмущало не то, что он провалил, — проваливал он часто и никогда не приходил в уныние — а то, что он провалил с первого вопроса. Действительно, это было ужасно. Он подошел к соседней аудитории, заглянул в стеклянную дверь. Принимал молодой профессор. В ту минуту он подписывал матрикул сияющему студенту — сдавшему.

Прикрыв рукавом название книги (профессор может подумать, что он готовился по энциклопедическому словарю), Коля Незабудкин решительно вошел в аудиторию.

— Что вы читали? — первым долгом спросил у него молодой профессор и крякнул при этом. Молодой профессор сидел на скамье, держал в руке подбородок, на котором не было бороды, и карандаш. Несомненно, он во всем старался подражать пожилому профессору.

— Павлова, Бехтерева и некоторые статьи, рассеянные в различных иностранных журналах, профессора, — Незабудкин назвал фамилию профессора, у которого он только что провалился.

— Хорошо, — сказал молодой профессор. — Прекрасно.

И лицо его просветлело. Было приятно: перед ним стоял «редкий экземпляр» — студент, знавший иностранные языки, читавший заграничные научные издания. Он задал ему вопрос — самый общий, легкий из всех вопросов, которые он любил задавать.

Незабудкин ответил на вопрос молодого профессора достаточно точно и достаточно четко. Он ответил молодому профессору словами «Большой энциклопедии Брокгауз и Ефрон». Теперь у него не оставалось почти никаких сомнений: ему не придется даже плавать. Он пройдет по воде, как прошел по воде Иисус.