Пишу и думаю: какое самое главное для человека счастье? Наверное, свой дом, свой угол…

30 октября.В нашем доме снова радость: приехала моя крестная. Похудела она, морщинки побежали по лбу и под глазами. Ну что там на карточки дают, далеко не разъедешься. А работает она на торфе — не то что раньше, в книжном магазине. Торфом ГРЭС снабжает.

Привезла кое-что: ситчика на платье матери и Шурке, немного из старой одежки, а мне на брюки. Гостинцев, конечно, не спрашивай — сама недоедает. В честь ее приезда мы зарезали своего поросенка, пуда на четыре потянул. Дали ей с полпуда мяса, хоть и не брала она столько, — сами, мол, ешьте да мать поправляйте, а то совсем захирела.

Сегодня я отвез крестную на станцию. Сейчас война — не до гулянья, не до отдыха.

13 ноября.Поели мы свежинки-свининки — как на празднике побыли, на довоенном.

— А теперь животы подвязывайте да зубы на полку, — сказал нам дедушка.

Половину мяса решили продать на всякие расходы, остальное засолить и растягивать на целый год — до будущего поросенка, если купим да вырастим такого же. Повезли сначала в Плавск, да не продали: мяса там на базаре много, а покупателей — одни спекулянты. Тут подсказали нам, что выгодней всего в Москву съездить: там, говорят, и стать не дают за прилавок — с ходу можно распродать. Дело было как раз под Октябрьскую, и мы подумали, что и правда надо съездить в Москву. Вместе с нами собралась тетя Дуся Глухова — Политиха, как звали ее на деревне. У нее в Москве как раз мать живет, будет где заночевать.

Вечерним поездом четвертого ноября приехали в Тулу, провели ночь на вокзале, сидя на полу в уголке. Много было народу на вокзале, куда только едут. Разные на вокзале люди, и нехороших мы замечали: заснешь, зазеваешься — так и останешься с пустыми руками.

На другой день чем свет подъехал к вокзалу какой-то мужик на телеге, спросил, не требуется ли кому подвода. На поезд из Тулы до Москвы билетов не достать, и мы обрадовались, попросили мужика подвезти нас до шоссе, откуда можно попутной машиной доехать. Провез нас недалеко, за мост, и там мы стали «голосовать». Сели на попутную машину уже перед обедом, а в пять часов вечера были в Серпухове. От Серпухова легче оказалось с билетами, сели на поезд и в двенадцать ночи благополучно доехали до Москвы. А там от Курского вокзала автобусом до Даниловского вала, ночевали у тети Дусиной матери.

Рано утром стали в очередь, чтобы заклеймить мясо. А нам отказали — не было справки от ветврача. Ну что тут делать, хоть домой поворачивать.

— Молчите, что-нибудь придумаем, — шепнула нам тетя Дуся.

Она посмотрела туда-сюда, забежала в дом, где проверяли на качество мясо и разные продукты, вышла оттуда через некоторое время и говорит:

— Сейчас я пойду клеймить, а потом уж и вы немного погодя. Килограмм отрежете, только и всего.

Так и заклеймили. Но дело было уже к вечеру, и продать в тот день ничего не удалось.

Утром 7 ноября уплатили за место на рынке двести рублей и стали продавать. Но покупали почему-то немногие да и то по двести-триста граммов: наверно, кому нужно было, тот взял уже заранее, до праздника. Наша свинина шла по 220 рублей за килограмм, а у тети Дуси почему-то по 250, и продала она в один день. Стоим за прилавком, а меня в краску бросает — вот не люблю базарничать! Подойдет какая-нибудь тетенька городская — бледная, тонкая, по глазам видно, голодная.

— Ох, и дерете вы с нас, деревенские! — скажет.

— Дак всё нынче дорого, хозяюшка, — отвечает дедушка.

— Дорого… — передразнивает покупательница. — Пожили бы вы на карточках, узнали бы тогда, как это — дорого.

Посмотрит-посмотрит на мясо, возьмет кусок, потрогает, потом другой да третий. Повертит и так и этак — назад положит.

— Ну что, хозяюшка, хороший кусочек, — уговаривает дедушка.

— Знаю, что хороший. И деньги хороши, — отвечает та. И, поторговавшись до надоедливости, решается, наконец: — Отвесьте мне сто пятьдесят.

Ско-олько? — переспрашивает дедушка.

— Ясно говорю: сто пятьдесят граммов! Не килограммов же… по такой-то цене.

— Да у меня и гирьки такой нет, — разводит руками дедушка. — Вот кило, вот полкило… ну маленькая, двухсотка.

— Вы думаете, у нас, у городских, миллионы за пазухой? — злится покупательница. — А знаете, по скольку я зарабатываю? Четыреста пятьдесят — вот и вся моя зарплата! Как вы думаете, проживу я, если буду по двести рублей за кило мясо выкидывать?

Дедушка сконфуженно пожимает плечами, а городская все наступает, потом уж и деньги выхватывает из потертой сумочки:

— Вот они, три десятки последние. Хочешь — празднуй, хочешь — смотри на них.

— Дак я-то тут при чем? — не выдерживает дедушка.

— Я не обвиняю вас. Я только говорю, отвесьте мне сто пятьдесят. Попробую в честь праздника.

Дедушка отрезает граммов на триста вместо полтораста, сует кусок назойливой покупательнице и отмахивается: ладно, мол, проговоришь с тобой дороже того…