Шрифт:
— Это относится только к оппозиционной прессе, — заметила Наоми.
— Допустим, — резко ответила Элен, — но в таком случае выходит, что патриотизм как абстрактное понятие — просто нелепость.
— А есть ли ради чего быть патриотом? — спросил Филд.
— Разумеется. Или ты считаешь, что нам следует просто устроить дешевую распродажу и закрыть лавочку?
В ее голосе было столько язвительной иронии, что Филд, стараясь как-то умилостивить ее и словно бы защищаясь, шутливо прикрыл лицо рукой.
— Никогда не позволяй ей втягивать себя в спор, Клод. Она беспощадна и к тому же неисправимая оптимистка.
— Лишь благодаря оптимистам наша страна не погибла. Кстати, ты и все ваши тори утверждают, что это уже случилось. — Элен бросила на меня быстрый взгляд, нахмурилась и отвернулась. Некоторое время мы все неловко молчали. Потом, неожиданно улыбнувшись, Элен сказала: — Господи, как все это надоело! Каждый раз одни и те же споры.
— Я вовсе не собирался с тобой спорить, — отшучивался Филд. — В сущности, мое положение куда лучше твоего. Я преспокойно буду играть на укелеле, пока корабль не пойдет ко дну.
— В каком году были в моде укелеле, не помните? — спросила Наоми, и мы принялись вспоминать популярные довоенные мелодии, исполнявшиеся на укелеле. Элен не принимала участия в нашем разговоре. У нее вдруг заметно испортилось настроение, и несколько раз она нервно и досадливо передернула плечами, словно тема нашего разговора ее раздражала и она не могла дождаться, когда же мы ее сменим.
Я начал прощаться.
— Когда мы снова увидимся? — спросил меня Филд.
Я выразил сомнение в том, что это удастся в ближайшее время: я буду занят.
— Ну что ж, если найдешь минутку, — сказал он, — черкни, я дам тебе адрес. — Он записал адрес и почти насильно сунул его мне в руку. — Не будем терять друг друга из виду, а? — просительно произнес он. — Конечно, если ты не против.
В его просьбе было столько искреннего простодушия и дружелюбия, что я почти готов был тут же условиться о новой встрече, но вовремя удержался. Я слишком хорошо знал Джонни Филда.
— Итак, — сказал он, когда мы вышли из кафе, — нам с Наоми надо еще успеть в театр, поэтому мы с вами прощаемся.
— Вам куда? — спросил я Элен.
— К Пиккадилли.
— Я провожу вас.
Какое-то время мы шли молча. Наконец я спросил, почему она не любит танцевальную музыку — она так демонстративно отказалась принять участие в общем разговоре.
— Что вы, я очень люблю танцевать, — сказала она без особого энтузиазма.
— И часто вам это удается?
— Теперь нет. Очень редко.
— Знаете, меня поразило замечание Наоми о том, как много значат для нас некоторые из довоенных мелодий. Мне кажется, что у меня почти каждое значительное событие связано с какой-нибудь песенкой, которая была популярна в то время. Хотя раньше она могла даже не нравиться мне.
— Я вас понимаю, — сказала Элен. У нее была какая-то особая, очень изящная походка — она делала маленькие шажки и ступала так осторожно, будто шла босиком по густой и высокой траве, где ее могли подстерегать всякие опасности. — У меня тоже так. Иногда до боли знакомая мелодия воскрешает в памяти то, что хотелось бы забыть. — Она взглянула на меня. Она чувствовала себя теперь гораздо свободнее, чем в обществе Филдов, и с готовностью поддержала разговор.
— Это верно, — согласился я, — и даже не потому, что она воскрешает неприятные воспоминания. Она может напоминать о вполне счастливых мгновениях, которые были слишком короткими.
— Не всегда. Иногда она самым непосредственным образом связана с откровенным поражением.
— Не представляю, чтобы вы могли в чем-либо потерпеть поражение, — сказал я просто так, чтобы вызвать ее на дальнейшую откровенность.
— Иногда бывало. — Она чуть-чуть ускорила шаг.
— Филд представил мне вас как миссис Эштон? Кажется, я не ослышался?
— Да. Мой муж погиб в сороковом году.
— Война?
— Он служил в авиации, — ответила она.
— Тогда очень многое должно вам об этом напоминать, — сказал я с неожиданным чувством неловкости.
— Да.
— Простите.
— Это было очень давно, — ответила она и поспешила переменить тему разговора. — Ваша галерея открылась в среду, не так ли?
Мы поговорили о галерее, о Крендалле, я поделился сомнениями относительно того, стоит ли мне становиться его компаньоном. Так мы дошли до станции метрополитена у Грин-парка. Здесь мы распрощались, и она ушла.