— Не таковский я — врать-то! — обиделся Федор. — У меня отец на Бромлеев спину в литейной еще когда гнул? Вы под стол пешком ходили, меня и вовсе не было… Теперь заместо старой литейной вон какой цех отгрохали. Да как строили? В литейке работают, а снаружи стены кладут. Поклали, крышу настлали, тогда только и литейку демонтировали. Во!

— Ишь ты, какими словами распоряжается, — демонтировали! — засмеялся Алешка.

А к концу этого первого своего трудового дня ребята отмывались от пропитавшей их насквозь ржавой пыли уже в душевой заводского общежития. Привел их сюда, конечно, тот же неутомимый Федор. Душевая была просто деревянным сарайчиком, и поливали друг друга новые молодые рабочие из пожарного шланга с наконечником.

Васька, прижимая ладонью упругую водяную струю, веером окатывал приплясывавшего Алешку. Брызги, блестя, стекали и пропадали в земляном полу, шланг дергало, вырывало из рук…

— Стегай, сильнее стегай! — кричал довольный Алешка. — Ух, хорошо!.. — и подставлял под струю спину, бока, намыленное по уши лицо.

Легко, весело было у него на душе. Прошли последние щемящие дни в детдоме, они с Васькой были на месте, при деле. А там… Что будет впереди, Алешка не загадывал. Но верил: обязательно хорошее! Трудное, неизведанное, но хорошее. Вера эта прочно запала в сердце с детства, с тех пор, как услышал в госпитале слова умирающего Ивана Степановича:

«Прощай, Алеша, сынок! У тебя большая жизнь будет…»

Жарким июльским полднем, как солдат размахивая руками, Дина шла по раскаленной, с мягкими тротуарами улице. Несмотря на жару, Дина была одета в потрескавшуюся, купленную по случаю на Сухаревке кожанку.

Нельзя сказать, что самостоятельная жизнь на фабрике «Парижская коммуна» заинтересовала Дину так же, как Алешу и Васю их работа на заводе. Наоборот. Второй месяц Дина изнывала от скуки в тапочном отделе закройного цеха. По ее мнению, он был чем-то средним между детским садом и убежищем для престарелых: в большой комнате за столами сидели или смешливые девчонки, или немощные, но удивительно проворные старухи. Те и другие весь день вертели ручки швейных машин (как это делать, Дина постигла быстро), стачивая обрезки кожи для будущих тапочек и сандалий.

Дине, конечно, просто не повезло. Только ответственное звание детдомовки заставляло ее выдерживать ученический срок и, помогая себе языком, с ненавистью строчить бесконечные хлястики с подпятниками.

…Дина остановилась на углу возле телефонной будки. Шарила-шарила в кармане кожанки — вырядилась она в нее, чтобы казаться более мужественной, — нашла гривенник и позвонила.

— Общежитие завода «Красный пролетарий»? — проговорила внушительным баском. — Мне Лопухова.

Трубка долго молчала, потом ломающийся мальчишеский голос произнес:

— Лопухов слушает.

— Алешка, это я. Приезжайте быстро с Васькой к Александровскому вокзалу, поедем к Ленке. Надо же проверить, как она там у этих своих родичей! Я буду ждать у кассы. Пока.

— Динка, адрес-то ты узнала?

— Какая-то Боровиха. Улицу забыла. Найдем.

Немного погодя Дина гордо, выставляя напоказ изумленным прохожим кожанку, прохаживалась у вокзала, за которым перекликались голосистые паровички. Алешка с Васей приехали в набитом разомлевшими пассажирами трамвае. Спрыгнули на ходу, а минут пять спустя все трое, отдуваясь, уже сидели в вагоне, и поезд мчал их от города. Дина все-таки сняла кожанку. Чуть не растаяла от жары, да и мальчишки уже оценили, деловито пощупав и справившись о стоимости.

Еще у вокзала успели купить в складчину мороженого и ирисок, пятачок пара. Мороженое изумительно было глотать не сося, в животе сразу становилось как в погребе. Когда съели ириски, ребята вытащили по пачке «Бокса» и закурили как ни в чем не бывало. Дина тоже попросила как ни в чем не бывало:

— Мне найдется?

Оба услужливо зачиркали спичками. Она храбро вдохнула едкий дым, отчаянно закашлялась, с трудом отдышалась…

Степенно поговорили о работе. Динка призналась, что готова сбежать с фабрики.

— Ты не бузи! — строго сказал Васька.

— Я не бужу, то есть не бузю. Я вполне ответственно заявляю, что не способна стать обувщицей. Органически. Могла бы быть металлургом, водолазом, железнодорожницей — кем угодно! Но обувщицей…

— Куда же ты денешься?

— Придумаю. Соображу. Кругом много потрясающе интересного. Ну, а что вы скажете о перелете Москва — Париж? Каково?

А за окнами плыли деревушки Подмосковья с полянами и ручейками, где было насыпано ребятишек, как мальков в пруду. Дина вдохнула завистливо:

— Приедем — сразу купаться.

— Река-то у нихесть?

— Разве онина плохую дачу поедут?

Алешка внимательно посмотрел на Дину, потом почему-то на свои руки с потемневшими от металлической пыли пальцами.

Боровиха оказалась красивым уголком. Поле с желто-зеленой рожью, тропинка, лес и синяя от неба река. На красоту ребятам любоваться было некогда, они умирали от жажды. А когда напились у первого же колодца, пошли по зеленой улочке, как сыщики всматриваясь в остекленные террасы и палисадники с гамаками. В середине улочки на них с восторженным визгом вылетела сияющая, вся в каких-то оборках Лена.