— Кислое молоко, — прошептала Лена.

— Знаешь что? Давай кутнем.

Такое удивительное предложение заставило все-таки Лену повернуться.

— Как… кутнем? — хлюпая носом, спросила она.

— Наедимся вволю, чтобы за ушами трещало и стало все равно. Организму человека нужна встряска, я читала в журнале «Советский врач».

— Давай кутнем, — горько-отчаянно сказала Лена.

Из ближнего магазина они принесли на целых пять рублей самой дорогой колбасы, сыру, бубликов, соленых огурцов и даже какой-то малиновой бурды с громким названием — ликер Мечта.

Соседские Гришка и Колька, мастерившие на кухне из щепок планер, с живейшим любопытством уставились на Дину в кожанке, с огурцами в растопыренных пальцах.

Лена шарила по полкам в поисках посуды.

— Хочете, Катька тарелки и румки даст? — любезно предложили мальчишки.

Катя явилась подозрительно быстро. Притащила, как опытная хозяйка, буханку черного хлеба — разве ж можно к огурцам бублики?

— Садитесь и вы все! — сказала повеселевшая Лена. — Ди-ин, можно они с нами?

— С ума сошла! Развращать малолетних!

— Мы не малолетние! — обиделся Гришка. И, желая показать, что он человек общественный, вполне достойный быть собеседником, сообщил:

— Нам сегодня в школе знаете какие стишки задали? «Вы — пионеры, бейте тревогу, ваши родители молятся богу!» А у нас ни папка, ни мамка не молятся.

— И прекрасно делают. Ладно, садитесь, — разрешила Дина.

Уселись тут же в кухне прямо на подоконниках.

— Я им в воду этой «Мечты» накапаю, хорошо? — спросила Лена.

— Не, не надо. — Колька поводил носом. — Клопами воняет. Спасибо.

В передней хлопнула дверь, кто-то вытирал ноги…

— Мамка пришла! — закричали радостно ребята. — Сейчас мы ей планер запустим! — И, спрыгнув, с шумом убежали.

Дина разлила «Мечту». Лена взяла рюмку.

— За что? — спросила, точно бросая вызов.

— За жизнь!

Огурцы оказались гораздо вкуснее «Мечты», с чесночком, хрустящие… Но за ушами никак не трещало, и «все равно» тоже не делалось. Даже после второй, выпитой с отвращением порции.

— Ленка, — Дина откусила намазанную горчицей колбасу, поперхнулась и строго посмотрела на нее. — Между прочим, я твердо решила. Тебе оставаться здесь одной нельзя. Выливай эту заразу в уборную, собирай свои хурды-мурды с паст у шками, и поедем к нам. Вера Ефимовна возражать не будет, не такой она человек, вот увидишь. Ясно? Спать будем вместе на раскладухе, а на фабрику тебе даже гораздо ближе. Решено?

— А как же… Катина мама? И… и комната?

— Ну ее к чертям собачьим, комнату. Пусть мама с Гришками-Тишками во всех трех живут, им просторнее. Кто это там так здорово поет?

— Катина мама! Когда убирает, всегда поет. Хорошо, правда?

Девочки замолчали, слушая. Низкий, удивительно приятный женский голос пел:

— Динка, — спросила Лена, — ты мне настоящий друг? На всю жизнь?

— Я тебе друг. — Дина положила локти на колени, подперла голову и свесила рыжие патлы. — Только, Ленка, ты не знаешь про меня одну очень важную вещь. Это касается Алешки… Очень, очень важную!

— Нет, Динка, я знаю, — совсем тихо ответила Лена. — Я про это еще с самого детдома знаю. Алешка — он ведь тоже настоящий. Правда?..

С середины января благодаря содействию Катиной мамы Лена уже работала на той же, где и она, большой текстильной фабрике.

Все было ново, необычно и ошеломляюще, но только несколько первых дней. Дальше же делалось как-то само собой. Точно Лена, попав в огромный слаженный механизм, вдруг стала сразу одной из его частиц и завертелась, повинуясь могучей неведомой силе.

Этой могучей силе, казалось, совершенно неинтересны и не нужны были ни ее переживания, ни страхи, ни то, что она в глаза не видала раньше фабрик.

Эта могучая сила требовала порядка, и надо было приходить затемно к проходной сторожке у высоких металлических ворот, куда не шли, а стекались по переулкам и улицам, как ручьи к мощному водопаду, десятки, сотни горластых, веселых и абсолютно не похожих на томных отовентовских служащих людей. Надо было показывать в развернутом виде картонную, с печатями и собственной фотографией, книжечку важной вахтерше, прозванной за строгость «Командирша».