Отто мгновенно взъерепенился. Сжал кулаки.

— Слушай, ты! — разозлился он. — На кой еще клятвы? Ты прекрасно знаешь, что я готов за нее умереть.

Теперь разозлился Пауль:

— Господи боже мой! Ты что, вправду такой идиот?

— Что ты сказал? — Как в детстве, Отто набычился, изготовившись к драке. — Кто идиот? Ты же спросил, буду ли я о ней заботиться, и я ответил, что готов за нее умереть. И умру!

— Никто не просит тебя умирать. Умереть может всякий дурак. Чего легче — дай себя прихлопнуть. Я хочу, чтобы ради нее ты жил. Чтобы берег себя. Не подставлял свою глупую башку. Что бы ты ни делал, ты должен помнить о Дагмар. Не пытайся убить Гиммлера, а на войне, которая, судя по всему, неизбежна, не дай себя убить. Иначе Дагмар останется совсем одна. Одинешенька! Понимаешь, балда? Меньше всего ей надо, чтобы ты за нее умер.

Отто уже раскаялся в своей вспышке.

— Ладно, пусть так. Я понял. Конечно, ты прав. Абсолютно прав. Как всегда.

— Когда я уеду, представляй, что ты — это я, — серьезно сказал Пауль. — Понял? Прежде чем что-то решить или сделать, спроси себя: «Как поступил бы Пауль?» Будь спокоен. Расчетлив. Осторожен. Останься в живых и сохрани жизнь Дагмар.

— Ну да, конечно. Я все понял! — просветлел Отто. — Раз я буду в форме, смогу переправить ее за границу…

— Опять ты за свое? — От досады Пауль побагровел. — Надо все продумывать!

— А что плохого в том…

— Помимо того, что кучу людей убили при попытке перейти границу, это бессмысленно. У Дагмар больше нет въездной визы. Пять лет назад была американская, а теперь никакой. Янки подняли мост. И все остальные тоже. Даже если переправишь Дагмар через границу, ее вышлют обратно.

— Ох ты, — только и сказал Отто.

— Надо защитить ее в Германии. И если что, здесь же спрятать. Понимаешь?

Дагмар рассеянно смотрела на братьев.

— Тебе пора, Отт, — наконец сказала она. — Уже светает. Возвращайся в Шпандау. Ночью отлучился — ладно, но если тебя и днем не будет…

— Да, верно. Словлю попутку… Ну, я пойду.

Дагмар отставила кружку и обняла его.

— Спасибо, Оттси, — прошептала она. — Сегодня ты меня спас.

— Для того и живу.

— Мы оба для этого живем, — вставил Пауль. — Даг, все устроится. Я обещаю. Видимо, тебе придется побыть у нас, пока не придумаем план. Занимай мою комнату, а я лягу на кушетке.

После ухода Отто Дагмар и Пауль безмолвно посидели в сумраке.

Потом Дагмар нарушила долгое молчание.

— Обними меня, Паули, — сказала она.

Через несколько дней после кошмара ноябрьского погрома, тотчас прозванного Хрустальной ночью, правительство объявило о немедленном исключении из школ всех евреев. Накануне выпуска Пауля и еще тысячи растерянных учеников изгнали, не допустив к экзаменам и отказав даже в справке об образовании.

— Из-за аттестата не переживай, — сказала Фрида. — В Англии узнают о новом законе, а у тебя полно отличных табелей — сгодятся для любого колледжа.

В гостиную вошла Дагмар; после Хрустальной ночи она жила в комнате Пауля.

— Раз теперь не надо все время учиться, не мог бы ты сводить меня поплавать? — сказала Дагмар.

Пауль и Фрида тревожно переглянулись.

Они шептались всю последнюю неделю — беспокоились о хрупкой психике девушки. Почти все время Дагмар молчала, о смерти матери не обмолвилась ни разу. Газеты сообщили, что причиной пожара и «прискорбной» гибели вдовы герра Фишера стало короткое замыкание. Дагмар не упомянули. Заметку она прочла молча. Целыми днями Дагмар лежала в кровати либо калачиком сворачивалась на кушетке, прижав к груди обезьянку, спасенную Отто; ни Фрида, ни Пауль не могли пробиться сквозь эту глубокую обреченную печаль.

Фрида узнавала симптомы эмоционального отчуждения. В Берлине было полно людей, получивших глубокую душевную рану, и теперь они вот так же молчком сидели в холодных пустых квартирах, уходом в себя спасаясь от кошмарной реальности.

— Боюсь, милая, поплавать не получится, — ласково сказала Фрида. — Ты же помнишь, нам запрещено.

— Нас поведет Оттси, — ответила Дагмар. — Ему ничего не стоит.

— Он может повести тебя, дорогая. Для Паули это очень большой риск. Молодых евреев по-прежнему отлавливают.

— Можно поехать на Ванзее, — не унималась Дагмар. Голос ее стал чуть тверже. — На общественный пляж. Кроме нас там никого не будет. Сезон закончился, вся обслуга уехала.

— Не слишком прохладно, нет? — усмехнулся Пауль.

— И прекрасно. Холодрыга. Значит, там ни души. В кои-то веки будем в большинстве! Виза не требуется, ни въездная, ни выездная. Поедем электричкой, как раньше. Паули, я хочу поплавать. Мне это нужно. Но только чтобы и ты поехал. Чтоб два моих мальчика были со мной, чтоб все как прежде.