Шрифт:
А вот близнецам плясать не хотелось.
Попытки изобразить радость закончились хмурым пинаньем тротуарной бровки. Даже предложение Дагмар каждого одарить бутылкой кока-колы под сигаретку не подняло им настроение.
— Значит, уезжаешь, — сказал Пауль. — Прямо в Америку?
— Конечно. Чего ради здесь оставаться?
— Ну да, — угрюмо кивнул Пауль. — Все верно.
Они добрели до Фолькспарка и подошли к своему любимому дереву. Огромному платану, под которым сотни раз играли в догонялки. Пауль поднял сучок и злобно кинул в белку. Отто поднял ветку, через колено ее переломил, удвоив свой арсенал, но тоже промазал.
— Вам завидно, ребята? — тихо и мягко спросила Дагмар. Радости в ее голосе уже не слышалось. — Скажите, я пойму. Я бы ужасно завидовала, если б у вас были визы, а у меня — нет.
— При чем тут зависть? — рассердился Пауль. — Разве мы против твоего счастья?
— Мы хотим, чтобы с тобой все было хорошо, — добавил Отто. — Остальное пофиг.
— Мы тебя любим, — пробормотал Пауль. — Сама знаешь, уже сто раз признались.
— Конечно, знаю, мальчики. — Глаза Дагмар влажно блеснули. — Обещайте, что будете вечно меня любить. Я не переживу, если разлюбите. И потом, вы же меня спасли. Ради меня всем рисковали.
Она встала между ними и взяла их за руки.
— Пустяки! — Весь красный, Отто уставился в землю. — Мы бы десять раз тебя спасли… сто раз.
— Только теперь это не нужно, — добавил Пауль. — Ты будешь в безопасности, что просто замечательно и отлично… Но мы будем по тебе скучать, вот и все.
— Ой, мальчики! — Дагмар сжала их руки. Влажный блеск в ее глазах превратился в две слезы, скатившиеся по щекам, — по одной на брата. — Милые, дорогие мальчики, я тоже буду по вам скучать. Каждый день. Я буду писать, обещаю, каждый день, если получится, и пришлю вам тонну жвачки.
— Тут вот еще что… — Пауль замялся.
— Что?
— Такая штука…
— Какая?
Пауль тоже стал пунцовый, что с ним, от природы смуглым, бывало нечасто. Носком ботинка он ковырнул сухую траву и сунул свободную руку в карман.
— Ты знаешь… настанет день…
— Ну? — Дагмар вновь просияла. — Какой день?
— Когда ты выйдешь за меня, вот какой.
— В смысле, за меня, — поправил Отто.
— Ладно, — уступил Пауль. — Когда-нибудь ты выйдешь за меня или Отто. То есть за кого-то из нас. Мы это обсудили. Если честно, много раз, и все решили.
— Да, — подхватил Отто. — Мы решили. Чтоб все было ясно.
Дагмар расплылась в широченной улыбке и плюхнулась под дерево, увлекая за собой ребят. Юбка ее вспузырилась. Дагмар обхватила руками колени. Сквозь прорези сандалий сияли ногти в ярком лаке.
— Паули, Оттси! Какие же вы глупые! Конечно, я за вас выйду. Если угодно, сразу за обоих! Вы навеки мои лучшие друзья. На тамошних парней я даже не взгляну, обещаю!
— Ну ладно, — пробурчали братья.
— За исключением Кларка Гейбла. Вы видели «Красную пыль»? [51] Он такой шикарный! Клянусь смотреть лишь на Кларка Гейбла!
51
Уильям Кларк Гейбл (1901–1960) — американский актер, кинозвезда и секс-символ 1930—1940-х годов, лауреат премии «Оскар» (1934). «Красная пыль» (Red Dust, 1932) — мелодрама американского режиссера Виктора Флеминга по одноименной пьесе Уилсона Коллисона; Гейбл играет владельца каучуковой плантации в Индокитае, а его партнершами на экране выступают Джин Харлоу (1911–1937) и Мэри Астор (1906–1987).
Братья повеселели. Они высказались, принцип установлен.
Фишеры задают вечер
Берлин, 1933 г.
Такси подвезло семейство Штенгель ко входу знаменитого старого отеля «Кемпински». В прошлом это величественное здание привечало королевских особ и глав государств, перевидало самых богатых и элегантных берлинцев.
За последние месяцы антисемитские лозунги сильно изгадили фасад еврейской собственности, однако нынче, к радости Вольфганга и Фриды, отель не осаждали пикеты штурмовиков. Прежде Фишеры объявили бы о рауте в газетах, а сейчас единственным свидетельством того, что полиция знает о приеме, были две фигуры в черных кожаных плащах и хомбургах, с блокнотами и карандашами в руках маячившие за спиной швейцара.
К сожалению, не только штурмовики не почтили своим присутствием званый вечер.
Гостей тоже не было. Дагмар говорила о несметном числе приглашенных, и Штенгели ожидали увидеть столпотворение машин и веселую толчею в дверях, однако в полном одиночестве вышагивали по красной дорожке, расстеленной на тротуаре.
— Видимо, народ подъедет позже, — весело сказала Фрида. — Мы-то приехали вовремя, а это, как известно, дурной тон. Наверняка потом будет не протолкнуться. Ладно, зато не надо маяться в очереди за напитками.
В вестибюле Штенгелей учтиво направили в большой танцзал в глубине. Семейство зашагало по коридорам, устланным толстыми коврами.
— Все понятно! — просветлела Фрида. — Ну конечно, я вспомнила — у танцзала отдельный вход. Давно-давно здесь была какая-то врачебная вечеринка и мы входили прямо с улицы.
Пусть они зашли не с того входа, но и перед золочеными дверями зала толчеи не наблюдалось. Там стояли только Фишеры, встречавшие гостей.
Все трое выглядели великолепно. Даже изумительно.