То есть за убийство наших отцов и матерей русская буржуазия на Западе предлагала наживу. «Рябушинский сомкнулся с германским фашизмом и вложил последние миллионы русских золотых рублей на подготовку войны против Советской России» (Лев Смоленцев, «Последний скит»).

В Канаде меня привезли в дом к человеку, о котором я ровным счетом ничего не знала. Хозяйке я подарила купленную на Арбате расписную кухонную доску.

— Яка гарна! Спасибочки, — произнесла она и в жаркий полдень подала бокалы с прохладной ананасовой водой.

Все удобно устроились за столиком во дворе, неподалеку цветник, дальше — подвязанные к палкам кусты алеющих помидоров. Лучшего сорта: бычье сердце. Рай…

Хозяина дома, рослого здорового мужчину, вдруг потянуло на воспоминания о том, что он делал в России, в которой с отличием еще до войны окончил десять классов. Но вот случилась эта, проклятая, и через месяц после прихода немцев прибыл на Кубань в немецких погонах генерал Краснов. Отец Дмитрия, бывший сослуживец белогвардейского генерала во время гражданской войны, тут же рванул под фашистско-красновские знамена и увел из семьи старшего сына.

Вначале задание Краснова было несложным: охранять знаменитые винные погреба в Новочеркасске.

— Мы с отцом ночами не спали, винтовки из рук не выпускали!

— Дмитрий Иванович, — удивилась я, еще не врубившись в ситуацию, — вы от фашистов охраняли склад?

— Нет…

— От мужиков, которые вырастили виноградники, а потом сделали это вино?

— Ну да, — спокойно ответил Дмитрий Иванович. — Дай им волю, так разворовали бы все!

— А что плохого в том, что они в войну утянули бы 2–3 бутылки и поменяли бы их на хлеб? Для детей?

Под теплым небом в окружении роскошных георгин мы оба в то мгновение еще не догадывались, что всю жизнь, не зная друг друга, были лютыми врагами.

Дмитрий Иванович поправил на себе майку и похвастал:

— Я боролся с режимом!

— С каким?

— Со сталинским!

— Вы стреляли в вывеску со словами «сталинский режим» или в живых людей? — изумленно спросила я и объяснила, почему он был неправ: — Вы же могли попасть в моего отца…

— Он что, воевал? — смутился вдруг Дмитрий Иванович.

— Конечно.

— Он живой?

— Погиб. На войне.

Хозяин дома с красивой русской фамилией Журавлев, произнесешь которую и видишь над головой улетающий клин, потемнел лицом, а рядом поигрывала доской в руках его жена, как я потом узнала, лютая бандеровка. Такая лютая, что впоследствии не раз лупила и собственного мужа.

— Вам не кажется, Дмитрий Иванович, что ваш отец неправильно ориентировал вас в жизни?

— Как так? — искренне удивился он.

— Вы ушли из страны в 1943 году, когда началось наступление наших войск под Сталинградом. Когда вы в следующий раз увидели свою мать?

Он опустил голову, выдавил неохотно:

— Уже в могиле. Лишь год назад я впервые был в России.

— Почему тогда вы ее с собой не взяли?

— У нее же были маленькие дети… — дал он какое-то странное, инфантильное объяснение.

— Почему только у нее были дети? Это же ваши братья, ваша мать… Каково ей потом жилось с детьми в русской деревне, когда все знали, что она… жена и мать ушедших с фашистами? Ее же бабы, потерявшие в войну мужиков, сыновей, отцов, заклевывали… Когда она умерла?

— В 1948 году.

— Значит, ваши братья росли в детдоме?

Дмитрий Иванович в фильме-самопале, который сделала его дочь, с гордостью поведал о том, как он в Апеннинах расстреливал итальянских партизан, в отрядах которых были и советские люди. Не от его ли пули погиб в Италии знаменитый могучий русский красавец Федор Полетаев, волею военной судьбы оказавшийся в итальянских горах?

В ту минуту, когда я сидела во дворе матерого в прошлом фашиста, я не догадывалась, что из Советского Союза в Канаду, как правило, после войны подваливали только диссиденты, только подонки нашего общества, с местечковым плохоньким умом, ангажированные лишь на скверные рассказы о нашей жизни. По этой причине Дмитрий Иванович, приняв меня за «человека из своих, хоть и оттуда», сразу же раскрыл все, чем жил и дышал прежде. А дыхание это, несмотря на Нюрнбергский процесс, по-прежнему было скверным. Рядом же все еще поигрывала доской его жена. С таким же омерзительным настроением.

Что там «Смерш» в биографии этой женщины? Бойцы «Смерша» рядом с нею просто бездельничали в войну. Она переиграла все разведки мира, когда сбежала от немецкого бауэра и, виляя между полями и деревнями, между фашистами, которые в конце войны развешивали дезертиров на деревьях, как бельевые прищепки, между русскими частями, которые якобы сразу отправляли в Сибирь обнаруженных советских пленных, тайком, имея компас лишь в голове, добралась-таки до своей родной деревни на Западной Украине. Но прожила там не более суток. Увидев, насколько разрушена вокруг вся жизнь, поняв, сколько еще придется дома работать и нуждаться, чтобы все восстановить, эта очень ловкая женщина, опять меж боями, в гнезде яростных мировых заварушек, невидимой тенью пролетела между всеми штирлицами мира и опять вернулась к… бауэру. Затем совершила драп-марш в Италию, откуда перебралась в Канаду уже вместе с Журавлевым.