— Значит, жители США управляются со своими проблемами в одиночку? И что в том хорошего?..

Гостья в ответ молчит.

И еще одно: наши ровесницы ушли на пенсию в 55 лет, а Галина, живущая в центре мощнейшей цивилизации, на 10 лет позже. Нынче же америкосовское цивилизационное превосходство намерено отправлять своих граждан на пенсию в… 70 лет.

Что еще интересного, отличного от нашей жизни, произошло за эти годы в судьбе Галины? Какие книги она прочитала, какие открытия сделала, чему удивилась? Где, с ее точки зрения, разумнее жилось человеку? Ведь каждый год, будто журавль, летит она на родину. Долго стоит на Волхонке во дворе, в котором выросла. Посещает могилу матери. Летит к дальней родне в Кисловодск. Что думает она во время этих многочисленных передвижений, что ее гонит по земле из угла в угол, почему не живет спокойно в той стране, которую по собственной воле выбрала?

И вот, наконец-то, ее откровения… Которые начались с занудливой обывательской жалобы.

— У меня в Москве была лишь комната в 9 квадратных метров! — слышу я в ответ. И на лице однокурсницы такая укоризна, будто ей одной такое в стране тогда выпало.

— А соседи… Вечные скандалы на кухне. Одна из них кричала моей матери, что они у нас все отнимут. Моя же мать знала 13 языков, отец — не меньше. А эти тетки… они нам жить не давали.

Отец, известный советский переводчик, оставил семью, когда Гале было пять лет. Выходит, что он сам уклонился от необходимости заработать жене и дочери на отдельную кооперативную квартиру. Оставалась надежда только на советскую власть, в мощь которой Галина, когда училась с нами, оказывается, не верила. Ей хотелось иметь все и сразу, потому, наверно, мечтала, что другая страна, конечно, тут же все ей предоставит… лишь за красивые глаза. То есть искренне верила, что сразу же попадет в рай.

— Почему мать и я должны были слушать такие оскорбления?

Знала бы Галя, что мне говорили подобное же. Только позднее. На митинге, когда уже не было советской власти. Какой-то высокий милицейский чин, махнув перед моим лицом министерской корочкой, безапелляционно изрек:

— Я из дворян, за моей спиной — Россия. А что у вас, у быдла, кроме высшего образования имеется? Мы все у вас отнимем. Запомни! Отнимем…

Так что отымальщиков в любой эпохе и при любой власти всегда предостаточно.

— Но, Галя, — возражаю я — тогда у нас было мощное строительство. На такой элитарной работе, как редакция иновещания, ты вскоре получила бы квартиру. Притом хорошую. А уж если бы ты еще родила ребенка…

Мои доводы, кажется, не произвели на Галю никакого впечатления. Одиночки мыслить в масштабах страны не умеют, взгляд у них на мир не из широкого окна, а будто из щелочки. Многое ли в таком случае увидишь? К примеру, оказывается, что Советский Союз, по мнению моей бывшей однокурсницы, был жидовским государством.

— Каким? — едва не поперхнулась от удивления я.

— Жидовским! — утверждает она. — Революцию ведь сделали жиды…

— А ты читала Короленко «Историю моего современника»? — спросила я в ответ.

Нет, с такими писателями эмигранты в Америке не водятся. А поскольку Владимир Галактионович — мой любимый писатель, то позволю себе его процитировать. И вот что рассказывает писатель о России посткрепостнической:

«…Социальная несправедливость была фактом, бьющим в глаза. От нее наиболее страдают те, кто наиболее тяжко трудится. И все без различия направлений признают, что в этих же массах зреет или уже созрело какое-то слово, которое разрешает все сомнения… Если общая посылка правильна, то вывод, действительно, ясен: „Нужно отрешиться от старого мира“, нужно „от ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови“, уходить туда, где „работают грубые руки“ и где, кроме того, зреет какая-то формула новой жизни» (В. Г. Короленко, «История моего современника». Л., «Худ. литература», 1990 г., т. 4, с. 452–453).

Это честное описание общества девятнадцатого века, искавшего выход из положения, в котором были морально ничтожны миллионы людей. Почему, спрашивается, молодежь тогда не имела права на мечту, жалость по отношению к своему народу, на какие-то действия, которые помогли бы современникам жить лучше, легче и светлее? Что в этом есть еврейского?

Кстати, Короленко за свое честное отношение к событиям той эпохи жестоко поплатился: половину жизни он скитался по каторгам Шлиссельбурга, Глазова, в крошечной северной деревне Починки, в военно-каторжном отделении Тобольской тюрьмы, в Олекминском округе Якутской области.

Студенту Петровской академии Владимиру Галактионовичу Короленко в царской России не позволили доучиться. А за что?

«Некоторые студенты жили в Москве без прописки, — вспоминает в своем романе „История моего современника“ о начале студенческой жизни Владимир Галактионович. — И вот в академической прихожей стали появляться облыжные извещения о получении на имя этих скрывающихся денег или посылок. Когда они являлись, администрация задерживала их и передавала в руки жандармов. Один случай такого ареста в конторе произошел успешно и довольно тихо.

В другом случае студент (кажется, Воинов), заподозрив ловушку, успел вовремя выскочить из канцелярии и побежал через двор к парку. За ним выскочил несчастный долговязый старик-инспектор и бежал по двору, сзывая сторожей. Картина вышла жалкая и отвратительная.

…Начались непрерывные сходки… Составлялся коллективный адрес с протестом. У всех была потребность заявить, что отношения с академической администрацией вызывают негодование.

…Подписав заявление, мы вдвоем объявили, что без дальнейших прений приглашаем подписываться всех, кто согласен с его содержанием, но подадим его, во всяком случае, при любом числе подписавшихся.