— Да. Выходит, полицейские дела были проиграны вовсе не по злому умыслу, а потому, что каждый из семерых офицеров, дававших показания, жил на одних нервах. Может ли это быть простым совпадением?

Когда Бирвитц промолчал, Роджер продолжил:

— Если бы мы обнаружили наличие связи между людьми, найденными виновными? Однако, насколько мы смогли установить, ее не существует.

— Но если она все же есть, я ее отыщу! — глухо сказал Бирвитц. — Хотите еще кого-нибудь повидать сегодня вечером?

— Поезжайте за Айртоном из Ламбета, ладно?

— Хорошо.

— И, Бирвитц…

— Да, сэр?

— Ни к вам, ни к вашей жене еще никто не делал попыток подобраться?

— Никто, — заверил его Бирвитц.

Роджер откинулся на спинку кресла, невесело раздумывая о возможности того, что к Бирвитцу вообще может никто не обратиться с интересующими его предложениями, когда в комнату вошла Джанет с чаем и письмами, принесенными со второй почтой.

С первого взгляда Роджер узнал дешевый серый конверт, столь хорошо запомнившийся Бирвитцу.

Он нахмурился, посмотрел на Джанет и притворился, что письма его совершенно не интересуют.

Но как только она оставила его одного, он вскрыл конверт. Неужели они теперь принялись за него?

Письмо гласило:

Первой реакцией Роджера было чувство облегчения, что анонимка не пыталась отравить его мнение о Джанет. Но тут же пришла новая мысль: какая злобная ерунда!

И потом сам собою в голове возник подленький вопрос: а ПОЧЕМУ, собственно говоря, ерунда? Был ли Гарди на самом деле неподкупно честен?

— Я начинаю поддаваться! — громко сказал Роджер.

Но это не погасило его тревогу.

Айртону был 31 год. Это был высоченный, худощавый блондин с очень полными губами, утиным носом и светло-голубыми глазами.

Сейчас эти глаза выражали облегчение, как будто с плеч человека свалился огромный груз.

В руках Роджера находилось три письма, все напечатанные на машинке. Бирвитц держал четвертое.

— Они довели меня до ручки, — пожаловался Айртон. У него в голосе едва проскакивал ирландский акцент, и говорил он слегка нараспев: — Это единственный грех на моей совести, мистер Вест, и он там так давно хранился, что я про него почти позабыл. И вот тут пришло первое письмо.

Роджер прочитал его вторично:

— В первое мгновение я даже не мог сообразить, на что он намекает, — сказал Айртон. — Да и я бы никогда не взял никаких денег, если бы не сержант, дежуривший вместе со мной. Он уже шесть лет, как уволился из полиции и…

Айртон вздохнул, облизал губы и продолжал несколько тише:

— Не поймите меня неправильно, сэр. Я понимаю, что гордиться тут нечем. Мне совали деньги за то, что я смотрел сквозь пальцы на нарушения правил стоянки автомашин. Тот факт, что мой сержант делал то же самое, ничуть не умаляет мою вину. Вообще-то его уволили досрочно как раз за такие вещи, и он мог бы выдать меня сразу, если бы захотел. Но он этого не сделал, и я…

Роджер прервал его:

— Мог ли он посылать вам эти письма?

— Не представляю, зачем бы ему это понадобилось? — ответил Айртон. — Сам он живет в маленьком бунгало в Девоне и, как мне говорили, растит двоих внучат. Скорее такие анонимки могли бы прийти от тех людей, которые от него откупались…

— Вы их помните?

— Да, сэр.

— Не могли бы вы их назвать?

— Один из них Поль Виддерман, сэр.

— Сколько же их всего?

— Трое. — ответил Айртон, — Виддерман, затем Джим Кеннеди… Я знал, что он прежде служил в полиции, откуда его выгнали за некрасивые дела, но это случилось до меня.

— Ну а третий?

— Его имени я не помню, но он был владельцем фирмы, изготавливающей кисти, щетки, швабры и прочие хозяйственные вещи. У него была целая бригада уличных торговцев, большая часть которых разъезжала на машинах. Они, как правило, оставляли их на стоянках сверх положенного времени, иногда превышая его на целый час. Вот босс и давал мне по фунту в неделю, чтобы я к ним не придирался. Все это было восемь лет назад, сэр. В то время я был еще совсем зеленым новичком и успокаивал себя тем, что в этом нет ничего плохого, но…