Шрифт:
— Ой, слава же осподи, малость очухалась. Яка гарна дивчина, и хвороба проклятуща доканала. Водички испить? А это мы зараз. — Она подала стакан Асе.
— Нянечка, где я?
— В изолятору, миленькая.
Медленно Ася вспомнила, что с ней произошло.
— А потом меня куда?
— Хиба ж я знаю. — Оглянувшись на дверь, нянечка зашептала: — Место в больнице тебе хлопочут. А ты, детынька, не соглашайся. Пес с ней, с этой больницей, В санатории, поди-ка, получше. Больных-то помене. Все ходячие. Ой, прости меня, осподи, какие лбы… Тут и догляду будет боле. Только ты меня, детынька, не выдавай.
Пришла врач.
— Мы уже лучше себя чувствуем? — она улыбнулась, показав мелкие зубки с обнаженными розовыми деснами.
— Доктор, скажите, меня положат в больницу?
— По существу, вы постельная больная. И мы не имеем права вас принимать. У нас санаторий.
Ася устало закрыла глаза.
— Вы хотите спать? Сейчас вам принесут покушать.
Ася не отозвалась. Ах, как она сейчас ненавидела это холодное и спокойное лицо. «Она похожа на мышь», — подумала Ася.
Шаги. Тихо стукнула дверь. Слава боту, никого. И все, что так долго, с того самого дня, как свекровь принесла ей письмо от мужа, так долго сдерживалось, — прорвалось. Она схватила полотенце и, закрыв им лицо, тихо, безутешно разрыдалась.
Только услышав голоса за дверью, поспешно вытерла лицо и стиснула полотенце зубами.
Распахнулась дверь. Тихий голос:
— Спит!
Ася открыла глаза.
— Анна Георгиевна!
— Ну разве можно так?
Анна дала Асе выплакаться у себя на плече.
— Ни в какую больницу я вас не отпущу, а заберу в свое отделение. Есть у меня одиночная палата, я вот уже третий день ее для вас берегу.
— Как же вы узнали, что я…
Анна поглаживала Асину горячую руку, и от ее прикосновения жар, как будто обжигавший тело, потихоньку улетучивался.
Все очень просто. Никаких загадок. Ася, конечно, помнит Екатерину Тарасовну, ей пришлось из-за болезни матери срочно выписаться: она позвонила в школу и, узнав, что хлопочут о санатории, помогла Асе попасть к нам в «Горное гнездо». Они-то — Панкратова, кажется, завуч школы, и Екатерина Тарасовна — дали телеграмму об Асином выезде.
— Я почему-то считала, что вы должны завтра, послезавтра приехать. Ну, а когда сказали, что приехала девушка из Сибири, я сразу догадалась, кто это.
Через час Ася лежала в небольшой палате. Правда, здесь такие же голые стены, как и в больнице. Но есть шифоньер с зеркалом, круглый стол. Дверь из комнаты выходит на веранду, там стоит кровать.
— Вот спадет температура, акклиматизируетесь и будете спать на веранде, — пообещала Анна. — У вас есть с собой ночная рубашка?
— Не помню… — пробормотала Ася. На самом же деле она не знала, что лежит в чемодане. Домой за ее вещами ходила Александра Ивановна, она же и укладывала чемодан.
— Если есть — наденьте свою рубашку, — сказала Анна, делая вид, что не заметила Асиного смущения. — Вероятно, вам надоело больничное белье. Знаете, женщине такие вещи поднимают настроение. А давайте я с вашего разрешения похозяйничаю. Вот славное платье. Люблю голубое.
— Я сама шила, — слабо улыбнулась Ася.
Переодевшись с помощью Анны, Ася вдруг почувствовала себя не такой уж несчастной.
— Ну, а теперь спать, — заявила Анна. — Сон для вас сейчас самое главное лекарство.
Анна ушла.
Ася закрыла глаза. Но заснуть что-то мешало. Это что-то врывалось через дверь на веранду. Какие-то смутные голоса, смех и шум, Отчего этот шум? Нет, не дождь. Может, ветер?
Ася накинула халатик и, держась рукой за стену, выбралась на веранду. Встала на стул коленями, положив локти на перила.
Взглянула и замерла. Ничего подобного она не только не видела, но даже и представить себе не могла: такое яркое, что на него больно было смотреть, огромное, — она не могла охватить его взглядом, — синее-синее море взбиралось к небу. Деревья, прежде она видела их только в кино, заслоняли берег. Кипарисы, действительно, похожи на свечи, вернее — на пламя свечи. Они молчаливы и торжественны, как памятники. Не случайно, кажется в Италии, их садят на кладбищах. Стоит ли сейчас думать о кладбище… От него не уйдешь… А вон та широкая тропа, наверное, ведет к морю.