Шрифт:
Ася осталась лежать так же неподвижно, устремив взгляд на причудливые невиданные деревья за балконом.
Ее взгляд теперь постоянно притягивало диковинное розовое дерево: цветы на нем прикреплены к самым ветвям, и от этого ветви кажутся мохнатыми. Нянечка объяснила: «Называют его — иудиным деревом, а как по-научному, не знаю».
Сергей Александрович вошел в палату с обычной приветливо-насмешливой улыбкой и громким, самоуверенным голосом произнес:
— Доброе утро, как мы себя чувствуем? — Он взял Асю за руку и стал считать пульс, и тут только взглянул на нее.
Улыбка на его лице исчезла, оно стало серьезным. Анна поняла: беззащитность Аси и ее глаза тронули Журова. Он несколько мгновений, не отрываясь, смотрел на Асю, потом опустил глаза. Удивление, жалость и какое-то чувство виновности совершенно преобразили его.
Как же Анна знала эго чувство беспомощной виновности, как часто оно ее мучило. Что-то доброе шевельнулось в душе, и она тихонько дотронулась до руки Журова.
Ася, увидев стетоскоп в руках доктора, решила, что он будет ее слушать, и, приподнявшись, села. Сразу же закашлялась.
Журов схватил стакан воды и подал ей.
— Выпейте маленькими глотками Постарайтесь задержать дыхание. И, пожалуйста, ни о чем не беспокойтесь Ложитесь и отдыхайте, — сказав это, он вышел, забыв проститься.
И снова Анна удивилась. Она считала его не способным на такие мягкие интонации. Ну и ну!
Ася вопросительно взглянула на своего доктора.
— Он не плохой человек, — убежденно проговорила Анна. — Я к вам еще зайду, — пообещала она.
Журов сидел у нее в кабинете, и непонятная нежная улыбка, делавшая его несколько фатоватое лицо приятным, блуждала под усами и светилась в его глазах.
Анна села за стол и открыла папку, с Асиной историей болезни. Она ждала, когда он заговорит.
— Вы знаете, я женолюб.
— Бабник.
— Анна Георгиевна, зачем вы непременно хотите меня убедить, что я гад. Люди всегда мне почему-то стараются это доказать, и в конце концов я этому поверю.
— Ох, какой Печорин!
— Но, как говорит Надюшка, — к черту Печорина Итак, я женолюб, — упрямо повторил он, — но знаете, тут я не посмел бы. Нет, не посмел. Ни в какую больницу, конечно, мы эту девочку не отпустим. И мы ее с вами поднимем. Хотите союз?
— Еще бы!
— И вот вам моя рука — рука врача, — без тени иронии проговорил он, протягивая ей руку.
Анна крепко, по-мужски пожала ее.
Мгновенно кто-то приоткрыл дверь и посмотрел в щель.
— Войдите! — крикнула Анна.
Дверь поспешно закрылась.
Лицо Журова стало хмурым и злым.
После неловкой паузы Анна сказала:
— Послушайте, Сергей Александрович, а если бы моя больная не была бы такой женственной… вы бы стали ей помогать?
— Анна Георгиевна, ну, ей-богу, не подчеркивайте на каждом шагу, что я сволочь.
— Ладно, не буду, — весело согласилась Анна. — Послушайте, а как же Спаковская?
— Это уж я беру на себя. А теперь давайте обсудим, как лечить вашу Асю. Мы постараемся ее продержать в санатории полгода., год, пока не поставим на ноги. Благо, наше правительство предоставило нам это право.
— Да, да, — обрадованно отозвалась Анна, — что, если нам позвать Григория Наумовича.
— Мне вы не доверяете?
— Вот уж не подозревала в вас ложной амбиции.
— Если угодно, во мне столько всякого… Не хмурьтесь — согласен мою персону обсудить не в служебное время, а сейчас… — он оборвал себя и прислушался — Прежде всего мы должны избавить ее от этого ужасного кашля.
Как-то само собой повелось: после пятиминутки Григорий Наумович, делая небольшой крюк, провожал Анну до ее корпуса, а потом уже отправлялся в свой кабинет. Они шли сначала кипарисовой аллеей, потом сворачивали на дорожку, обсаженную поблескивающим своими жестковатыми листочками самшитом.
Анна любила эту прогулку. Им всегда было о чем говорить. Но он умел и помолчать, когда надо.
Тревожила Ася. Пневмоторакс не дал желанных результатов. Молодая женщина по-прежнему температурит… Никогда ни о чем не просит, не жалуется.
Однажды Анна предложила:
— Хотите, я познакомлю вас с одной женщиной вашего возраста? Инженер, очень милая, интересный человек. Кстати, она из соседней палаты.
— Мне спокойнее одной, — сказала Ася и, как бы извиняясь, добавила: — Надо разговаривать, а я стала такой скучной собеседницей…