Туманян Ованес
Шрифт:
XXIII
Пошел в конюшню, потрепал Коня он белого рукой: «Эй, белый конь, когда домчишь Меня к Давиду, ретивой?» «К рассвету», — говорит в ответ И — брюхом оземь конь лихой. «Сломи хребет! Что мне рассвет? Поспею к гробу я с тобой!» Он треплет красного коня, И — брюхом оземь огневой. «Джан, красный конь, когда домчишь Меня к Давиду, ретивой?» «Да в час единый, — конь сказал, — Домчу к Давиду; я — лихой!» — «Овес, что я тебе давал, Да станет ядом и чумой!» Тут к вороному подступал, Не рухнул наземь вороной. «Джан вороной, когда, — сказал, — Меня домчишь к Давиду в бой?» — «Коль будешь крепко ты сидеть, Коснешься стремени ногой. Другую не успеешь вдеть,— Домчу!» — ответил вороной. XXIV
Он вороного оседлал, И — в стремя левою ногой. Пока же правую вдевал, Уж был в Сасуне вороной. Глядит: Давидов конь, один, Уныло бродит по горам. А мсырцы посреди равнин Что море — нет числа шатрам. Семь бычьих шкур он надевал, — Боялся: от избытка сил Не разорваться б! Тучей встал И с кручи горной возгласил: «Эй, эй, Давид! Где ты? Услышь! Недаром носишь ратный крест! Святую деву помяни, Явись под солнцем этих мест!» Пророкотал, донесся клич К Давиду под тюремный кров. «Эй, эй, — сказал, — то дядя мой, С горы Сасуна этот зов! И богоматерь Марута И древний крест мой боевой, В мой трудный час взываю к вам…» — И прянул витязь удалой. По жернову ударил он, Разбил на тысячу кусков, Взвились обломки в небосклон, — Так и летят ряды веков. Из ямы вышел, грозен встал — И задрожал Мелик пред ним: «Мой брат Давид, ко мне поди, Садись за стол, поговорим». — «Теперь твой хлеб не для меня. Лукав ты, низок и труслив. Бери доспех, седлай коня, И вступим в бой, пока ты жив». «Ну, вступим в бой! — сказал Мелик.— Но ударять сначала — мне». «Пускай — тебе!» — сказал Давид И стал средь поля на коне. Взял палицу Мысрамелик. Помчался, во весь дух гоня. Он залетел в Диарбекир — И вновь назад погнал коня. Три тысячи был лидров [53] вес Огромной палицы одной. Ударил он — в пыли исчез. Заколебался шар земной. «Землетрясение? Рухнул мир?» — В смятении спрашивал народ. «О нет, то жаркой крови пир, То великанов бой идет!» «Один удар — и пал Давид!» — Войскам провозгласил Мелик. Но из-под тучи крик гремит: «Я жив!» — Давида грозный крик. «Ай, ай, — разбегу мало нам! Гляди, как налечу сейчас!» — Вскричал Мелик. Могуч и прям. Сел на коня второй он раз. Теперь уж скачет он в Алепп, Оттуда вновь погнал коня. От вихря пыли мир ослеп, Под бурей задрожал, стеня. Разит. Услыша грозный гром, Оглохли люди, нем язык. «Осиротел сасунцев дом!» — Спешит похвастаться Мелик. «Я жив! — воскликнул вновь Давид, — Скачи еще — черед не мой!» — «Ай, ай, разбегу мало нам!..» — Мелик воскликнул сам не свой. Мчал в третий раз он горячо, И в мсырский ускакал предел, И с палицей через плечо Вновь на Давида налетел. Изо всех сил ударил он. Ужасен гром был, мир поник. Окутан прахом небосклон, Покрылся тьмою солнца лик. И вот три ночи и три дня Стоял подобьем тучи прах, Была три ночи и три дня Давида смерть на всех устах. Три долгих дня ушло, и вот В стоявшем тучей прахе том Живой Давид горой встает, Горою в сумраке густом. «Теперь, — он молвил, — мой черед!» Припав к земле, дрожит Мелик, — Смертельный пал на сердце гнет, Душой кичливой царь поник. Он сам в ту яму, в глубь и тьму. Под земляной забрался кров, — Забился он под сорок шкур, Залег под сорок жерновов. И с места прянул, и вскричал Сын-лев, достойный льва-отца. Сверкнул, взыграл, забушевал Меч-молния в руке бойца. Но мать Меликова вопит, Вопит и пряди рвет седин: «Топчи мне волосы, Давид! Но мне даруй удар один!» Вторично меч Давид вознес, Сестра Меликова — к нему: «Давид, теперь, — вопит сквозь слез, — Рази по сердцу моему!» И час последний наступил. Давид сказал: «Господь, прости! Я два удара уступил, Но третий должен нанести». Тут дядя выступил Торос: «Его разрубишь пополам, Потом, Давид, — он говорит, — Мы тело взвесим по частям. Две половины мертвеца Да будут равны, — говорит, — Иль больше моего лица Не увидать тебе, Давид». Воспрял Давид и поскакал, Мчит бурно конь — сдержать нельзя. Забушевал и засверкал Меч-молния, и пал, разя. Сквозь сорок буйволовых кож, Сквозь сорок мельничных камней Он пополам рассек царя И вглубь прошел на семь локтей. «Я жив! — Мелик из тьмы вопит. — Рази еще, — да не рассечь!» Тогда разгневался Давид, Вновь сыплет искры дивный меч. «А ну, встряхнись, Мысрамелик!» Мелик встряхнулся, и тогда Распались половины вмиг, Одна — сюда, одна — туда. И вражья рать простерлась в прах. Встал ужас, лица леденя. Давид воззвал: «Оставьте страх, Приблизьтесь, слушайте меня. Жизнь ваша, пахари, темна! Голодный, голый вы народ. Мук ваших тысяча одна И тысяча одна — забот. Зачем вы взяли стрелы, лук. Пришли в чужих полях засесть? У нас ведь тоже дом и плуг, И старики, и дети есть. Иль опостылел вам покой И ваши сельские труды, Иль надоело под горой Вам сеять, жать, сбирать плоды? Идите, люди, как пришли, В свой Мсыр родимый сей же час, Но, если из своей земли Вы вновь подыметесь на нас, — Хоть в яму брошен будь Давид, Будь тяжким жерновом накрыт. Как ныне, молнией-мечом Давид Сасунский вас сразит. Бог весть, при встрече боевой Кто пораскается в тот час: Мы — в грозный вышедшие бой, Иль вы, напавшие на нас!» 1902 53
Лидр — мера веса, около 5 килограмм.
ВЗЯТИЕ ТЫМКАБЕРДА [54]
ПРОЛОГ
Эй, молодежь, сбирайся в круг! Красавицы, ко мне! Расскажет странник вам, ашуг, О давней старине. Друзья! Мы в жизни гости все. Со дня рожденья мы Бредем по суетной стезе, И ждет нас царство тьмы. Пройдет любовь, умрет краса, Всему придет черед. Для смерти смертный родился, Деянье — не умрет! Пойдет молва из века в век Про добрые дела. Бессмертен смелый человек, Чьим подвигам хвала. А злым деяньям суждены Проклятья без конца, Равно суровы для жены. Для сына, для отца… Но речь моя про доброту, Да улыбнется всяк! Кто не признает славу ту? Воздаст ей даже враг. Друзья, настройтесь песне в лад! Запев недолог мой. Как пулю, песню шлют. Крылат Ее полет прямой. 54
Тымкаберд — Тымукская крепость.
I
Собирает орды шах Надир [55] , Раздается звон мечей. Тучами он крепость заградил. Что чернее всех ночей. «Слушай, князь Татул, лихой боец! С жизнью смертною простись, Я принес в подарок твой конец. Так спускайся с башни вниз!» «Шах Надир! Не хвастай до поры! — Отвечает смелый князь. — Много черных туч окрест горы, А гора сверкает, не склонясь». Витязей ведет он за собой, Меч отточенный свистит. Конь заржал. И прямо в смертный бой С конницей Татул летит. Сорок суток бились храбрецы, Не смолкая бой кипел. Крепостные высятся зубцы Над кровавой грудой тел. Вышел весь Иран и весь Туран. Звон мечей немилосерд. Бьет и бьет по крепости таран, Но не дрогнул Тымкаберд. И, в победной радости клонясь, Возвращаясь в замок свой, Целовался утомленный князь С черноокою женой. 55
Шах Надир (1688–1747) — персидский царь, ранее атаман разбойничьей шайки.
II
«Клянусь душой, С такой женой Бойцом бы стал ашуг! И, не дрожа, Не взяв ножа, На шаха б встал ашуг. О, жар любви, Огонь в крови. Лишь усмехнется взор — И сумрак прочь, И сразу ночь Сияет ярче зорь… Залог побед Тех уст привет, — Нежнее роз уста. Услышь — и страх, И смерть, и шах Исчезнут без следа». III
И у шаха уже не смолкает в ушах, Как прославили эту армянку друзья. «С ней и гуриям нашим иранским, о шах, Ни красой, ни осанкой сравниться нельзя! Дочерьми черноокими славен Джавахк. В черном омуте глаз не один потонул: Вот она — словно кряж в снеговых кружевах, У джавахских предгорий высокий Абул. Это князя Татула и мощь, и душа. И от знойных, от розовых губ охмелев И пьянея любовью, встает он, круша, В гущу брани бросается он, будто лев. Завладей этой женщиной, шах, и Татул, Обессиленный, сдастся, не встанет с колен; Тымкаберд, что так долго ярмом не согнул, Ты согнешь до земли и возьмешь его в плен». IV
Мы с юности помним о песне твоей, Не раз ты певал, Фирдуси-соловей: «Герой, безупречный в отваге своей, Не молись на жену, Не вверяйся вину! Ты светел, как солнечный ясный зенит. Ты горд и незыблем, как горный гранит, Кто наземь повергнет и в прах превратит? Не молись на жену, Не вверяйся вину! Выходишь на битву и пляшешь, смеясь. Не ходишь — летаешь, в просторы смотрясь. Но с облачной выси ты свалишься в грязь! Не молись на жену, Не вверяйся вину! Весь мир в рукопашной — тебе одному. Ты воли не сдашь никакому ярму. Ты встанешь, Рустему [56] грозя самому. Не молись на жену, Не вверяйся вину!» 56
Рустем Зал — герой иранской эпической поэмы «Рустем и Зохраб».
V
Шах отправил ашуга в нагорный Тымук. «Достучись, чарователь, до той госпожи! О любви моей спой, об огне моих мук, И про мощь и про славу мою расскажи! Обещай госпоже мой престол золотой! Пусть звенит у нее от желаний в ушах! Обещай ей всё то, что жене молодой В силах дать очарованный женщиной шах!» И куда не пробиться свирепым бойцам, Там желанен ашуг, там звенит его саз [57] . Все приветствуют бедного странника там. Он пришел к Тымкаберду в предутренний час. 57
Саз — народный музыкальный инструмент.