Табкоче Ямал…

Самый сильный шаман, о котором здесь, в открытой всем ветрам тундре, говорили с опаской, оглядываясь через плечо, словно боялись, что он услышит и накажет. Множество темных историй ходило про Ямала, про его «дружбу с темными», про то, что он и вовсе не человек. Историям Степан не верил, но было еще кое-что, заставлявшее крепко задуматься. Еще в Обдорске старшина бегло пролистал старую папку под секретным грифом — отчет северной экспедиции Евладова. На нескольких листах, твердым и уверенным почерком, начальник экспедиции описывал Табкоче Ямала, особо подтверждая необычайные способности этого человека. Листы эти были из отчета изъяты и остались в архивах НКВД, как и записи экспедиции Житкова за двадцать лет до того. Табкоче Ямал упоминался и там — черный шаман, творивший злые, древние обряды, вызывавший духов мертвых, метивший кровью свои жертвы.

Когда за ним, как за «представителем вредного культа» приехали, случилось страшное. Отряд солдат, приступивший было к стойбищу шамана, исчез весь до последнего человека. Присланное подкрепление обнаружило только клочья шинелей, нечеловеческой силой погнутые и изломанные винтовки, и множество вмятин во мху, словно гигантские ноги с силой вбивали его в самую мерзлоту. Кровь была повсюду, но тел так и не нашли. А посреди всего этого, в единственном уцелевшем чуме, рядом со святилищем, устроенным прямо на нартах, неподвижно сидел Табкоче, и глаза его, круглые как у совы, светились в темноте.

Увозить его не стали. По приказу командира, каждый из солдат просто разрядил в шамана, так и не пошевелившегося, всю обойму своей винтовки. Тело, до отказа набитое сплющенным свинцом, закопали тут же, на берегу озера, без всякого знака. «Нехорошо, неладно сделали, — шептались по чумам ненцы, покуривая трубки, — не убили до конца. Вернется».

Вернулся.

Споткнувшись на кочке, Нефедов тихо ругнулся. Мысли перескочили на другое. Старшина поймал себя на том, что думает о своих — как они там сейчас? Оторванный от Особого взвода, Степан чувствовал себя непривычно одиноким, словно исчезла надежная защита, о которой даже и не задумываешься, пока она есть.

Два месяца назад полковник Иванцов был немногословен. Разговор с ним вышел коротким.

— Отправляйся в Обдорск, Степан, — сказал он. После недавнего ранения Иванцов еще больше сутулился, напоминая медведя-шатуна — старого, облезлого, но все еще опасного и сильного.

— В Обдорск? — Нефедов удивился. — Да это ж черт-те куда! Что случилось, товарищ полковник?

— Туда полетишь самолетом. Оттуда тоже — выделяют тебе персонального воздушного извозчика, понимаешь. Гидроплан, прямо с завода. Кое-кто, — Иванцов мельком глянул на висевшую в углу карту Москвы, — кое-кто считает, что ты там пригодишься, и даже очень. Из Обдорска пришла шифрограмма. На Ямале, на острове Белом, найдены следы базы немцев.

— На Ямале? — недоверчиво переспросил Нефедов. — Это ж прямо у пограничников под носом! Чем они смотрят?

— Так-то оно так… А ты знаешь, сколько там пограничников сейчас? Посты — один на триста километров, больше никак позволить себе не могли в войну. Тут не то что базу, тут можно целый флот в Обскую губу привести и там спрятать.

— Ну, ладно. База. А я-то при чем? Там свои чистильщики есть.

— Не просто база, Степан. Есть факты — не спрашивай, что и откуда — что на этой базе в свое время работали спецы. Сеть ловушек там такая… заходи — не бойся, выходи — не плачь, как говорится. Хуже того — немцы, похоже, сумели договориться с местными шаманами, и такого там наворотили… Бомбить пытались, дальнюю авиацию посылали.

— И что?

— И ничего! Не нашли летчики этой базы, как сквозь землю провалилась… Короче говоря, старшина, приказано откомандировать тебя туда.

— Кто со мной? — Нефедов уже мысленно прикидывал варианты.

— Бери Никифорова. И все. Все! — Иванцов повысил голос, глядя на Степана, кторый уже собирался ответить что-то злое. — Больше никого не дам. И не могу дать. Здесь такое творится после войны, что каждый человек, альв ли — на счету. Бери кого даю! Он сибиряк, парень крепкий, да и разбирается в этих делах…

«Этими делами» полковник Иванцов всегда называл боевую магию.

Перелет до Обдорска запомнился старшине Нефедову только тошнотворной болтанкой и пронизывающим холодом, от которого ноги в шнурованных ботинках превратились в два задубевших полена. Всю дорогу Степан страшно завидовал Никифорову, который предусмотрительно обзавелся унтами и мирно спал, укутавшись в полушубок. На аэродроме их встретили — только затем, чтобы через сутки усадить в гидроплан и отправить на Ямал. Им повезло — вода в Обской губе еще не встала, самолет благополучно проскользил до самого берега.

Дальше началась выматывающая нервы и тело бесконечная северная дорога.

Олени. Олени. Олени. Собаки. Лыжи. Снова олени. Мгновенно набравшая силу полярная зима. Степан и Никифоров, вместе с несколькими приданными в Обдорске солдатами из местных уроженцев, мотались по дальним стойбищам — небритые, вечно голодные, с красными от недосыпа глазами. Но головоломка постепенно выстраивалась — сквозь глухое испуганное молчание ненцев, сквозь слухи и выдумки, кочующие по тундре, сквозь отрывочные шифрограммы, которые удавалось принять в пурге, если Никифоров мог открыть канал связи. Каждая новая часть мозаики становилась на место, и Степан, сметая крошки последних сухарей в ладонь, чувствовал, как беззвучно собирается нужный механизм — словно «парабеллум» из отдельных промасленных деталей.