– Что ты будешь делать с кучей сыворотки памяти?
– говорю я.

– Уничтожу ее, спокойно говорит Нита. Я чувствую себя, опустошенным, словно сдавшийся шар. Я не знаю, о чем я думаю пока Нита рассказывает о своем плане, но это совсем не то, он ощущается таким незначительным, пассивным как акт возмездия в отношении лиц ответственных за атаку с помощью моделирования, в отношении людей твердящих мне, что со мной что-то не так, в самой сокровенной моей части, в моем генетическом коде.

– Это все, что вы собираетесь делать, Трис говорит, наконец, глядя в сторону от микроскопа. Она сужает глаза на Ниту.
– Вы знаете, что Бюро несет ответственность за убийства сотен людей, и ваш план должен... отнять у них сыворотку памяти?

– Я не помню, чтобы приглашала тебя критиковать мой план.

– Я вовсе не критикую твой план, говорит Трис. Я говорю о том, что не доверяю тебе. Ты ненавидишь этих людей. Я сужу по тому, как ты о них говоришь. Чтобы ты не намеревалась делать, я думаю, это намного хуже, чем воровство некоторого количества сыворотки.
– Сыворотка памяти это то, что они используют, для сохранения экспериментов. Это их главный источник власти над твоим городом, и я собираюсь его отобрать.

– Хотелось бы отметить, что это достаточно жесткий удар, спокойно говорит Нита, будто объясняя, что-то ребенку.

– Я никогда не говорила, что в этом весь план. Не всегда разумно сразу же ударить настолько жестко насколько это возможно при первой же возможности. Это длинная гонка, а не спринт.

Трис лишь покачала головой.

– Тобиас, ты с нами?- спросила Нита.

Я смотрю то на Трис, которая стоит в напряженной, жестокой позе, то на Ниту, которая расслаблена и готова. Я не вижу того, что видит или слышит Трис. И когда я думаю над тем, чтобы сказать нет, то я чувствую, как что-то разбивается внутри меня. Я должен делать что-то. Даже если что-то совсем незначительное, я должен что-то делать, и я не понимаю, почему Трис не чувствует того же отчаяния внутри нее.

– Да, - сказал я. Трис повернулась ко мне, в ее широко раскрытых глазах читалось недоверие. Я игнорирую ее.

– Я могу отключить систему охраны. Но мне будет нужна сыворотка Дружелюбных, ты сможешь ее достать?

– Смогу. Нита слегка улыбается.
– Я отправлю вам сообщение со сроками. Пошли, Реджи.

Оставим их... поговорить.

Реджи кивает мне, затем он с Нитой выходят из комнаты, придерживая дверь так, чтобы она не издавала звуков.

Трис поворачивается ко мне, ее руки сложены на груди, как решетка, она не хочет подпускать меня к себе.

– Я не верю тебе, сказала она.- Она врет, почему ты не видишь этого?

– Потому что это не так, ответил я.
– Я вижу, когда кто-то врет, так же, как это делаешь ты.

И в этой ситуации, как мне кажется, твои опасения связаны с чем-то другим. С чем-то вроде ревности.

– Я не ревную тебя!
– сказала она рассерженно.
– Я просто мыслю логически. У нее в плане что-то большее, и, будь я на твоем месте, я бы предпочла послать подальше тех, кто врет мне о том, во что хотят втянуть меня.

– Ну, ты не я. Я качаю головой.
– Боже, Трис. Эти люди убили твоих родителей, и ты ничего не собираешься делать с этим?

– Я не говорила, что не собираюсь ничего делать, быстро сказала она.
– Но я также, не куплюсь на первый же план, о котором я услышала.

– Знаешь, я привел тебя сюда, потому что хотел быть честным с тобой, а не для того, чтобы ты делала поспешные выводы о людях и диктовала мне, что делать.

– Помнишь, что случилось в прошлый раз, ты не доверял моим поспешным суждениям?

Трис холодно говорит.
– Ты узнал, что я была права. Я была права насчет того, что видео Эдит Приор изменит все, и я была права насчет Эвелин, и я права сейчас.

– Да, ты всегда права, говорю я, - ты была права, когда лезла в опасные ситуации без оружия? Ты была права, когда лежала рядом со мной и собиралась идти на верную смерть в штаб-квартиру Эрудитов посреди ночи? Или насчет Питера, ты тоже была права?

– Не нужно упрекать меня в этом. Она тыкает в меня пальцем, и я чувствую себя ребенком, которого отчитывают родители.
– Я никогда не говорила, что я идеальна, но ты

– ты даже не можешь видеть дальше своего собственного безрассудства. Ты был за одно с Эвелин, потому что отчаянно нуждался в родителе, и сейчас ты за одно с ними, потому что готов на все, чтобы не быть Поврежденным.

От этих слов меня трясет.

– Я не поврежден, тихо говорю я.
– Не могу поверить в то, что твоя вера в меня столь ничтожна, что ты могла сказать мне, не доверять себе. Я качаю головой.
– И я не нуждаюсь в твоем разрешении.

Я направлюсь к двери, и когда моя рука почти касается дверной ручки, она говорит, - Вот так уходишь, сказав последнее слово, о, как это по-взрослому!