Тот откликнулся с энтузиазмом и пообещал немедленно заняться сбором нужного снаряжения.

Теперь последний звонок. Отыскав номер в записной книжке, он некоторое время слушал длинные гудки, и, когда уже начал терять надежду, ему ответили:

— На проводе, — Собеседник Николая слегка картавил.

— Яков Аронович, здравствуйте. Вас беспокоит Николай Полуверцев, редактор петербургских «Новостей». Мы с вами встречались…

— Я вас прекрасно помню, уважаемый!

— Вы упоминали о неких раритетах, которые имеются в вашей коллекции. Я бы хотел их приобрести.

— Гм, вы имеете в виду… хорошо сохранившиеся раритеты?..

— Да. Причем они нужны сегодня. В расчете на трех человек.

— Боюсь, это будет непросто. Я должен связаться с владельцами этих… экспонатов и обсудить условия.

— Яков Аронович, я гарантирую полную конфиденциальность сделки!

Собеседник Николая помедлил, что-то обдумывая, и наконец сказал:

— Продиктуйте номер вашего мобильника, я перезвоню.

На лестницу высыпал одуревший от долгого сидения в душной редакционной комнате народ. И мигом рассосался по площадкам — курить и обсуждать услышанное на летучке.

Николай обнаружил Шаховцева, как всегда окруженного не успевшими что-то договорить или выяснить сотрудниками. Когда удалось протиснуться поближе к шефу, тот подчеркнуто сдержанно высказался:

— Ну, вы, Полуверцев, даете. Вообще уже…

В моменты раздражения Шаховцев любил продемонстрировать, что сдерживает свои эмоции и не опускается до фельдфебельского окрика на подчиненных. В результате получалось такое вот кокетливое проявление начальственного гнева. Шеф недобро глянул на Полуверцева, несколько секунд размышлял, характерно изогнув бровь, а потом, к удивлению Николая, предложил:

— Может быть, нужна наша помощь? Куда нибудь позвонить, поговорить с кем-то? «Новости» обладают в городе определенным авторитетом.

Николай, не рассчитывавший на такое участие, испытывал признательность и за предложенную помощь и за тактичность шефа, не пытавшегося выяснить, что произошло.

— Спасибо, Никита Александрович. Я не смогу работать в эти выходные. Необходимо, чтобы кто-то меня заменил.

— Так… Печально это, но что же делать… Берегите себя, Николай.

Позвонил Яков Аронович и заговорщицким тоном сообщил, что все в порядке.

Николай обещал приехать в течение часа и предупредил, что с ним будет девушка.

…Они долго плутали в плохо освещенных переулках Петроградской стороны, пока наконец не обнаружили въезд в нужный им проходной двор.

«Девятка» с трудом протиснулась в узкую арку. Здесь Николаю пришлось остановиться. Анна, сбивчиво рассказывавшая, как ей удалось получить деньги по кредитке, удивленно ойкнула. Проезд в соседний двор-колодец перекрывали самые настоящие противотанковые «ежи», сваренные из стальных балок.

Стены домов, замыкавших непривычно ярко для Петербурга освещенный двор, сплошь покрыты граффити в стиле «наци» — изображения свастики, сдвоенной руны «зигель», служившей эмблемой СС, оружия и батальных сцен. Например, такой: тяжелый «Тигр» сминал стальными траками пушечку, явно советскую «сорокопятку».

В центре композиции широко раскинул крылья германский орел. В когтистых лапах надменная птица сжимала не привычный медальон со свастикой, а длинный меч, по которому — снизу вверх — шла неоновая готическая надпись — «Barbaroza».

Николай сдал назад и с трудом приткнул машину в соседнем дворе рядом с проржавевшим до дыр «Москвичом». Он вышел и окликнул Анну:

— Мы уже приехали, пойдем.

Она послушно вышла из машины.

— Коля, я не могу понять, как такое… как вся эта гадость может существовать здесь, в городе, пережившем блокаду?..

Николай досадливо поморщился. Он знал, что это заведение — не единственное в городе. Год от года в Питере становилось все больше юнцов-скинхэдов, которые наголо обривали головы, натягивали черную униформу и армейские ботинки-говнодавы и воспаленно грезили о Священной войне за освобождение Великой Белой расы. Студентов из Африки и Азии теперь убивали чуть ли не каждый месяц…

Но сейчас, когда близкие в заложниках, идейные убеждения тех, кто мог помочь их освободить, не имели значения.

Перед «ежами» дежурил «представитель высшей расы». Разглядывая его, Николай вспомнил: «фашизм всегда паразитирует на низших структурах». Шишковатый череп с узким лбом, мелкие незначительные черты лица, тонкие мокрые губы. На тщедушном тельце — черная униформа, ремень с тяжелой бляхой, украшенной все тем же орлом, в руке — внушительная дубинка.

Нахально разглядывая Николая с Анной, он потыкал дубинкой в табличку, начинающуюся словом «Ahtung»: