В этот момент рядом за моей спиной раздался голос десятника Гатрана:

– Езжай дальше, ашер: ты – баас’анэ’ори, и тебя пропустят без очереди…

«Тьюварр – это не Шаргайл…» – подумал было я, потом сообразил, что в карауле, охраняющем городские ворота, должен быть хотя бы один хейсар, пришпорил своего скарца и через минуту подъезжал к высоченным – локтей в двадцать – створкам, между которыми стояли деревянные козлы, разделяющие людские потоки.

Мордастые и толстопузые воины с алебардами, преградившие дорогу очередной телеге, оглядели меня с ног до головы и мотнули головой в направлении столика мытаря.

Я утвердительно кивнул, подъехал к столу, потянулся к кошелю и чуть не оглох от подобострастного вопля попрошайки [221] :

– Добро пожаловать в Тьюварр, ваша светлость! Рады, что вы решили заехать в наш благословенный Богами город!

Оглянувшись по сторонам и не обнаружив поблизости ни одного белого [222] , я непонимающе уставился на мытаря и увидел, что его взгляд перебегает с моего араллуха на конец посоха, торчащий из-за плеча, с посоха – на лицо и снова на араллух:

– Сколько с меня?

– С вас? – ошалело переспросил попрошайка и тут же затряс головой: – Вам платить не надо – вы ж… э-э-э… а, сам басенор Кром!!!

– Баас’анэ’ори! – поправил его вылетевший из кордегардии хейсар и гулко шарахнул себя кулаком по нагруднику: – Силы твоей деснице и ясности взору, ашер!

– Мудрости и долгой жизни… – привычно ответил я и, заметив, что на меня пялится весь народ, собравшийся около ворот, торопливо проехал в арку.

Первые минут десять – пока ехал по Столбовой – я пытался понять, зачем королю Неддару потребовалось сообщать мытарям мои приметы и запрещать им брать с меня пошлину, а потом пришел к выводу, что это, по сути, все, чем Латирдан может отплатить за спасение своей жизни.

«Лучше бы Унгара ловил…» – мрачно подумал я, сворачивая на улицу Всех Богов, и впился взглядом в Тьюваррский храм Хэль.

Невысокий – шпиль здания, увенчанный сияющим на солнце «ежом» [223] , возносился над землей на каких-то пятнадцать локтей – и не особенно монументальный храм казался детской игрушкой, брошенной за ненадобностью. Но только издалека, ибо вблизи ощущение легкости и воздушности, вызываемые внешним видом постройки, уступало место неуверенности и постепенно усиливающемуся страху.

Само собой, не просто так – с расстояния шагов в десять выпуклости и впадины, во множестве разбросанные по его стенам, вдруг превращались в изломанные тела людей и животных, при взгляде на которые в голову поневоле закрадывалось сомнение в здравомыслии создавшего их скульптора, а в глубине каменной арки из черного камня, заменяющей храму вход, даже в самый солнечный день клубилась тьма.

Несмотря на это, обе длиннющие каменные лавки, пристроенные к его стенам по обе стороны от арки, никогда не пустовали – на них восседали старики и старухи, явившиеся к Матери Снов, чтобы вымолить для себя тихий и безболезненный уход.

Присаживаться на свободное место и ждать, пока ко мне подойдет какой-нибудь жрец, я не собирался: спешился перед аркой, жестом подозвал одного из «младших братьев», кинул ему повод и решительно вошел внутрь…

…Как и в святилище Бастарза, в храме пахло прогоревшим маслом для светильников, сыростью и жертвенной кровью. А вот обстановка разительно отличалась – если в рей’н’и’оле, кроме статуи Бастарза, «игл», «кольев» и алтаря, не было практически ничего, то каждая пядь темного, как ночь, храма Хэль оказалась заставлена ожившими кошмарами: в шаге от входа стояло нечто, напоминающее рождающегося из черного огня акрида, причем не нормального, с волка величиной, а раза в три больше, да еще и со слишком крупными клыками и когтями. По левую руку от алтаря из стены вырастало чудовищно искаженное лицо ребенка с невероятно развитыми надбровными дугами, носом, смахивающим на рыло секача, и впалыми, как от безумного голода, щеками. А из нижней части одной из колонн, подпирающих невидимый в темноте купол, вылезала скрюченная карга, вместо ног опирающаяся на щупальца.

«Темнейшей ночи тебе, Мать Снов…» – заметив скользнувшее ко мне пятно мрака, подумал я и, не дожидаясь вопросов жреца, снял с пояса кошель.

– Чуш-ш-шой… – хрипло дохнули мне в спину.

– Храм Хэль – не мес-с-сто для с-с-слуг Двуликого… – прошипели под левую руку.

– Уходи туда, откуда приш-ш-шел… – шепнули справа.

Жрец оказался чуть приветливее: остановившись передо мной, он вгляделся в лицо черными провалами глаз и крайне недружелюбно поинтересовался:

– Что привело тебя к Матери, Бездушный?

Я молча высыпал на ладонь десять желтков и протянул их Сыну Ночи.

– Милости Матери должно ждать снаружи… – не обратив внимания на мой жест, сообщил жрец.

– Это не пожертвование, а благодарность. За ЕЕ совет… – буркнул я, обошел потрясенного мужчину и аккуратно положил монеты на алтарь.

– С-с-совет? Тебе? Какой? – зашептало со всех сторон, но я, сделав то, что собирался, на мгновение закрыл глаза, прижал кулак к груди и, развернувшись на месте, вышел на улицу. Чтобы через минуту склонить голову, входя в низкие, но широченные врата храма Найтэ.