Шрифт:
— Плотником, я тебе уже говорила.
— Он делает плоты?
— Нет, он обтесывает стволы каштанов, чтобы делать из них штакетник, которым огораживают поля.
— А это трудно?
— Для отца — да. У него нет сноровки, и он работает медленно, а платят ему сдельно… Он мало зарабатывает…
— Мам, сегодня четверг?
— Да.
— Сегодня придет маленький белый человечек.
— Какой еще белый человечек?
— Тот, что торгует баранками. Может, придет Крестный и купит нам баранок…
— Не думай об этом, Кати, не думай… Спи…
Мать проговорила эти слова как-то странно торопливо и тут же вышла из комнаты. Катрин снова одна. «Не думай об этом». О чем же тогда думать? Она принимается считать потолочные балки. Но если долго глядеть на них, голова начинает кружиться. Потолок круто спускается наискось над ее кроватью. У окна же он так низок, что одна только Катрин может пройти под ним, не наклоняя головы. Когда идет дождь, капли его стучат по крыше, словно веселая музыка. Но в одном углу комнаты вода просачивается сквозь щели между черепицами и капает прямо на пол. Приходится подставлять в этом месте таз. А когда поднимается сильный ветер, Катрин кажется, что он вот-вот сорвет ветхую крышу. Тогда она в страхе натягивает на голову простыню, боясь увидеть вдруг над собой открытое небо с яростно клубящимися тучами.
Сегодня нет ни дождя, ни ветра. Но день, должно быть, пасмурный. Косой луч солнца лишь изредка проскальзывает сквозь щели в крыше и рисует на стене причудливые картины из света и теней. Можно часами вглядываться в смутные видения, которые то возникают, то исчезают на белой стене; иногда это тень облака, иногда тонкие силуэты мужчин и женщин, разных животных. Они молча скользят мимо, словно в глубоком сне. Достаточно одного порыва ветра, чтобы видения исчезли.
Когда они жили на ферме, город был для Катрин местом, где находится школа — та самая, в которой учились ее братья. Со времени болезни Франсуа никогда не заговаривает о школе, а Обен тоже больше не ходит туда, потому что им нечем платить за ученье… Теперь Катрин знает, что в городе не только школа, но и церковь святого Лу [1] , и улицы, и богатые дома, и бедные лачуги, и магазины, и лавчонки, и мастерские. Но весь город кажется ей лишь окружением храма святого Лу. Не его ли профиль, похожий на хищного зверя, обозначился сейчас зловещей тенью на белой стене? Огромный рот открывается, закрывается, снова открывается… Катрин уже готова закричать, позвать на помощь, но крик замирает на ее губах. Она с трудом отводит глаза от стены, вдруг рывком садится на постели, и, забыв про страх, напряженно прислушивается: может, ей показалось?
1
«Louр» — по-французски значит «волк».
— Баранки! Сдобные баранки!
Это он! Катрин спрыгивает с кровати, бежит босиком к окну, открывает его, высовывается наружу. Белый человечек идет по улице со своей корзиной, он приближается к их дому. Такой коротышка, а как легко несет он огромную корзину! И какой звонкий у него голос!
— Баранки! Сдобные баранки, сударыни!
Соседки выходят на порог своих домов, подзывают разносчика. Тот подходит к ним, приподнимает белую салфетку, которой прикрыта его корзина.
Вокруг теснятся дети; они протягивают руки, и торговец оделяет их баранками, потом берет деньги. Сейчас мать тоже выйдет на крыльцо; она выберет самые пышные, самые румяные… Вот разносчик уже поравнялся с их домом. Кто-то окликает его, он останавливается. Это молодая жена трактирщика, Туанетта Лоран. Она выходит на середину улицы и о чем-то весело толкует с разносчиком. Мать еще успеет спуститься с лестницы. Туанетта возвращается, входит в дом; белый человечек закрывает корзину салфеткой. Он уходит, он ушел!..
— Баранки! Сдобные баранки, сударыни!
Его певучий голос еще долго звенит вдалеке, постепенно замирая.
Катрин подходит к кровати, ложится. По белой стене, сменяя друг друга, по-прежнему скользят волшебные видения, но она не глядит на них больше.
Глава 11
Теперь Катрин знает: она не будет учиться в школе и никогда не сумеет прочитать сама рассказы, сказки, полезные советы и прочие чудеса, напечатанные в книгах.
— Мама, — спросила она, — вы помните, еще в Мези Франсуа говорил вам, что меня надо послать в школу? И вы сказали, что разрешите мне туда ходить.
Когда же я научусь читать?
Мать взглянула на девочку и ничего не ответила. Потом подошла к Катрин и одной рукой притянула ее к себе.
— Не надо больше думать об этом, Кати. Когда я обещала тебе, мы жили в Мези, и у меня даже в мыслях не было, что с нами может случиться такая беда.
Но эту ферму, должно быть, кто-то проклял: сначала заболел Франсуа, а потом… Разве мы можем сейчас послать тебя в школу? Обен больше не ходит туда… и у нас с отцом нет даже денег, чтобы дать вам…
Она не договорила, словно ей стало стыдно или больно.
Катрин так и подмывало спросить: «Почему же это случилось, почему?» Но она не посмела задать матери вопрос, отошла от нее и села в уголке. Она вспоминала последние дни, проведенные на ферме, и ей казалось, будто она вновь и вновь присутствует при всех странных событиях, которыми были отмечены минувшие недели. Столько раз родители толковали при ней об этих событиях да и теперь еще толкуют каждый вечер.
Итак, приближалась пасха. Катрин казалось, что праздники никогда не наступят, — так не терпелось ей отправиться в школу. Вопрос уже был решен.