Во двор торопливо вошел Дюшен, второй фермер господина Манёфа, и остановился перед хозяином. Разговаривая, он то и дело подергивал себя за усы.

— Я видел лужу крови на повороте дороги, — заговорил он, — а перед этим встретил ваш экипаж — он мчался во весь опор в Ла Ноайль — и понял, что стряслось что-то неладное…

— Один пьянчуга свалился под колеса моего экипажа, — изрек господин Манёф.

— Пьянчуга?! — протестующе воскликнул отец.

— Коли хозяин говорит, значит, так оно и есть, — поспешил заявить Дюшен, искоса поглядывая на Жана Шаррона.

— Надо сообщить его родным, — предложила мать. — Марциал, ты ведь знаешь, где они живут…

Но Марциал отказался наотрез: он просто не знает, как им сказать такое…

— И потом, — добавил господин Манёф, — надо обождать: неизвестно еще, что скажет доктор.

Кресло хозяина вкатили в дом; мать приготовила ему омлет. Господин Манёф налил себе вина в высокий бокал. Пока хозяин ужинал, мать стояла за креслом, прислуживая ему.

— Такие волнения, — бормотал он, осушая бокал, — изматывают все силы… — И снова принимался за свое: — Эдакий болван! Как можно нализаться до такой степени, раз тебе предстоит дальняя дорога? Он свалился прямо под колеса…

Вернувшись в кухню, мать пересказала отцу речи хозяина.

— Мишело не был пьян! — возразил Жан Шаррон. — Я шел позади и видел: он шагал по обочине прямо и твердо. Во всем виноваты эти полоумные с их полоумной кобылой. Вечно мчатся как сумасшедшие, не разбирая дороги. Видно, они подскакали к повороту и, не сбавляя скорости, завернули; колеса занесло, а бедняга Мишело шел как раз по той стороне. Должно быть, он увидел экипаж только тогда, когда очутился под ним…

— Что-то будет теперь с Мишелоттой и ребятишками? — вздыхала мать.

— Это дело влетит хозяину в копеечку! По счастью, у него есть чем заплатить. Ну, а мосье Полю, конечно, придется искать другое место…

— Ты думаешь, их заставят заплатить что-нибудь семье Мишело?

— Кажется, у нас есть судьи и правосудие!

Уже стемнело, когда мосье Поль и мадемуазель Леони остановили на минутку экипаж у ворот Мези; они везли тело Мишело к нему домой. Служанка вошла в кухню к Шарронам, изобразила на своем постном лице любезную улыбку и попросила отца:

— Мосье Жан, будьте так добры подождать нас — не ложитесь спать. Нам с господином Манёфом необходимо поговорить с вами сегодня же вечером.

— Когда-то вы еще вернетесь от Мишело, — возразила мать, — а мужу завтра вставать чуть свет: работа не ждет!

— Для такого случая работа подождет! — отрезала мадемуазель Леони.

Любезная улыбка вмиг слетела с ее лица; она нервно кусала свои тонкие губы.

— Я подожду вас, — пообещал Жан Шаррон. Когда служанка вышла, он спросил:

— Чего они от меня хотят?

— Сама не понимаю, — ответила мать, — но это, безусловно, связано с несчастьем…

— Так я же ничего не видел! Ты окликнула меня, когда я поднимался из погреба с бутылкой сидра.

— Так вы им и скажите, — посоветовала мать. Никогда вечер не тянулся еще так долго. Дети легли спать, затаив тревогу и беспокойство. Огонь в очаге погас.

— Какой удачный был день, — вздыхал отец, — и вот вам, пожалуйста!

— Нам-то что, — печально отвечала мать. — А как подумаешь о бедной Мишелотте и ее восьми ребятах…

— Они получат хорошие деньги.

— Если они даже и получат, никакие деньги не заменят детям отца, а Мишелотте мужа. И неизвестно еще, получат ли…

— Есть же на свете справедливость… Мать пожимала плечами:

— Вы-то справедливы, Жан, а вот другие…

Скоро разговор прекратился, и они задремали, сидя на лавке. Лишь около полуночи раздался наконец стук в дверь. Вошла мадемуазель Леони.

— Ах, нам пришлось пробыть там дольше, чем мы предполагали, — протянула она, — но эта женщина, эти дети, которые кричали, цеплялись за нас… Да, печальный конец! — Она томно вздохнула. — Спасибо вам, мосье Жан, что дождались нас. Пойдемте! — И, обращаясь к матери, которая поднялась было с лавки: — О, знаете ли, мадам Шаррон, вам не стоит утруждать себя из-за того, что мы хотим сказать мосье Жану. Можете ложиться спать. Мы быстро договоримся с вашим супругом…

Она прошла впереди Жана Шаррона, миновала коридор и открыла дверь в столовую.