Войдя в кухню, Катрин увидела мать, собиравшуюся на работу в город.

— Что случилось? — спросила она встревоженно.

— Фрессанжиха — настоящая гадина и страшная врунья. Я к ней ни за что не вернусь.

— Но, Кати, ты же знаешь, что мы с отцом не сводим концы с концами…

— Я наймусь еще куда-нибудь, пойду работать на фабрику.

— Для фабрики ты слишком мала.

— Я найду другое место, но к Фрессанжихе больше не пойду! Не пойду!

— А если отец не согласится и опять отведет тебя к ней?

— Если он отведет меня к ней, я утоплюсь!

— Замолчи сейчас же!

— Да, да, лучше умереть, чем работать на эту гадину!

Мать посмотрела долгим взглядом на Катрин:

— Неужто она такая скверная?

— Хуже самого черта!

И Катрин разразилась рыданиями.

— Я не могу, не могу больше… — твердила она сквозь слезы. Рука матери тихо легла на ее голову. Катрин не успокаивалась; так сладко плакать, когда рядом с тобой мама, — совсем как во времена Жалада или Мези.

— Боюсь только, что отец не захочет даже выслушать тебя, — мягко проговорила мать.

Катрин подняла голову.

— Послушайте, мама, — заговорила она, — я буду собирать одуванчики — сейчас как раз сезон — и продавать их в Ла Ноайли. Себе на хлеб я заработаю, а вы тем временем подыщете мне другое место.

Когда мать ушла на работу, Франсуа спросил сурово:

— Зачем ты сказала ей, что утопишься?

Во время всей сцены между матерью и сестрой он не раскрывал рта, продолжая вырезать на веретене монограмму, словно разговор совсем его не касался.

— Потому что это правда! — запальчиво ответила Катрин.

— Чтобы кинуться в воду, надо быть очень несчастным… Он не поднимал глаз от работы, рассматривая с видом знатока затейливо переплетенные буквы.

— Разве я кидаюсь? — процедил он сквозь зубы.

— У тебя же нет Фрессанжихи, — удивилась Катрин.

— А это? — крикнул Франсуа, ткнув пальцем в больную ногу. — Небось почище твоей Фрессанжихи!

Катрин стало стыдно; она не нашлась что ответить. Отыскав в чулане большую корзину, она позвала Клотильду и спросила, не хочет ли сестренка пойти с ней на луг за одуванчиками. Клотильда запрыгала от радости, но Туанон, видя, что подруга ее игр уходит, подняла отчаянный крик. Франсуа молча протянул девочке деревянного паяца, и Туанон, мгновенно утешившись, замолчала.

Придя на луг, девочки быстро набрали полную корзину молодых побегов одуванчика.

Вечером, вернувшись с работы, отец не захотел ничего слушать.

— Что о нас подумают, если ты не вернешься к своей хозяйке?

Мать что-то прошептала ему на ухо.

— Ну что ты! — возразил он, широко взмахнув рукой, словно желая прогнать нелепую мысль. И добавил: — Завтра утром пойдешь со мной, я сам отведу тебя к госпоже Фрессанж.

— Значит, вся моя корзина с одуванчиками пропадет?

Мать тут же ухватилась за эти слова:

— В самом деле, Жан, мы потеряем деньги: на рынке в Ла Ноайли сейчас большой спрос на одуванчики.

Неожиданное замечание жены сбило Жана Шаррона с толку, но он все равно продолжал упрямиться. Тогда мать снова шепнула ему что-то. Он побледнел и умолк.

О Фрессанжихе не было больше речи. Каждое утро Катрин относила в город корзину одуванчиков. По дороге ее окликали хозяйки и раскупали весь товар. А иной раз она сама уступала по сходной цене всю корзину какому-нибудь торговцу ранними овощами. Вечером Франсуа предлагал сестре: «Выкладывай свои су, а я выложу свои». Но редко случалось, чтобы ее выручка была больше, чем у брата. Они звали мать и отдавали ей деньги.

— Вы добрые, хорошие дети!

Они с трудом понимали, что она говорит, — таким слабым и хриплым стал ее голос.

— У меня уже давно не болит нога, — заявлял Франсуа, — скоро я смогу ходить и поступлю на фабрику. Дядюшка Батист обещает взять меня в ученики.

Мы разбогатеем!

— Не думай об этом, сынок, — просила мать, — отдыхай лучше.

— Почему вы не хотите, чтобы я думал о будущем? Не верите, что я выздоровею? — Конечно, выздоровеешь, наверняка выздоровеешь! Я хотела только сказать, что сейчас тебе не стоит думать о работе. Время у тебя еще есть…

Когда мать вышла, Франсуа ворчливо запротестовал:

— У меня есть время… Неправда это! Она сама не видит, какая она стала слабая. Дунь на нее — и упадет!..

Каждое утро Катрин брала с собой сестренок и отправлялась с ними на дальний луг за одуванчиками или полевыми гиацинтами. Возвращаясь с этих прогулок, они иногда заставали Франсуа в обществе Жюли Лартиг. Завидя девочек, Франсуа и Жюли принимались преувеличенно громко разговаривать, шутить и смеяться. Катрин почему-то было неприятно видеть их вместе.