— А что, если я исполню для тебя тот танец, о котором ты всегда меня просишь? — поинтересовалась Саломея.

— Должен сказать, что ни один царь не мог бы просить о подарке, вызывающем, позволю себе сказать, большее беспамятство. Но ты, конечно, не собираешься делать это сейчас, моя прелесть?

— А что ты мне дашь, если я станцую? — спросила девочка.

Некоторые из гостей захохотали, а один заметил:

— Женщины, твоя светлость, женщины! От них ничего даром не получишь! — Вино стекало с его синей бороды.

— Все что угодно в обмен за кое-что, — ответил Ирод и задумался, что бы эта фраза могла значить. — Все, что пожелаешь, дитя мое. В пределах разумного, конечно.

Другой гость сказал:

— Ты сказал «что пожелаешь», великий. Мы настаиваем, чтобы ты выполнил свое обещание, ха-ха!

— Музыку! — крикнул Ирод. — Принцесса будет танцевать!

Заиграли три флейты разных размеров, низко загудела волынка, вступил шалмей [99] , зазвенели шесть по-разному настроенных колокольчиков, послышались удары большого и маленького гонгов, мягко и глухо загудел большой барабан, запела двенадцатиструнная арфа, защелкали две пары кастаньет. Пьеса звучала превосходно, как если бы прежде ее тщательно отрепетировали. Она представляла собой двухчастное произведение: первый период объявила флейта, затем, во втором периоде, включились шалмей и гонги, дальше последовало семь вариаций этой мелодии, когда инструменты выступали в разных сочетаниях, причем каждая игралась быстрее предыдущей, и, наконец, все завершила еще одна вариация, очень быстрая и несколько даже фантастическая, исполненная оркестром в полном составе. Пока тихо звучал первый период, Саломея просто стояла и слегка покачивалась, словно деревце на сильном ветру, ее тонкие обнаженные руки грациозно извивались. Затем, с началом первой вариации, она принялась томно переступать ногами, а в конце очередной музыкальной фразы сбросила с себя верхнюю шелковую одежду.

— О, я думаю, можно сказать заранее, что будет дальше, — сказал синебородый гость.

— Я видел подобное в Александрии, — отозвался другой гость.

— Замолчите! — приказал Ирод. — Все замолчите!

Было видно и слышно — по крайней мере, это заметила внимательная Иродиада, — как участилось его дыхание. В конце второй вариации Саломея сняла остатки верхней одежды, обнажив живот с выпуклым пупком и ноги ниже колен. После третьей, завершившейся грохотом гонгов и барабанной дробью, которая длилась все время, пока Саломея готовилась к четвертой вариации, она оголила бедра. Теперь за царем наблюдала не только Иродиада, но и другие. Почти в такт мелодии гости переводили взгляды с танцовщицы на царственного зрителя, пораженные бледностью его потного лица, безумным взглядом широко открытых глаз, свистящим астматическим дыханием и оскалом влажных зубов. В конце четвертой вариации Саломея отбросила тонкое шелковое покрывало, под ним обнаружилось еще несколько, но уж они-то явно обещали обнажить грудь девочки и ее срам — соски первой и темная гривка второго уже начали, так сказать, подниматься к поверхности сквозь волны шелка, остававшиеся на танцовщице. В конце пятой вариации Ирод судорожно дергался в своем царском кресле, а в конце шестой был близок к редкостной смерти от экстаза. Саломея прервала свой танец и, часто дыша, уставилась на царя своими большими черными глазами. Ее нижняя губа была похожа на сгусток крови. Она произнесла:

— Ты сказал: «Что угодно».

— Да, да, дитя…

— Мама скажет тебе, что мне нужно.

И она снова начала танцевать. Последняя вариация была долгой, со множеством фиоритур, издаваемых флейтой и шалмеем, а девочка, на которой оставалось лишь одно покрывало, тончайшей туманной дымкой реявшее между глазами зрителей и откровением обнаженного тела, исполняла пантомиму бесстыдной, неудержимой похоти. Иродиада что-то шепнула Ироду на ухо, и тот простонал:

— Нет, нет! — Но, находясь уже на пороге семяизвержения, тут же закричал: — Да, да!

Саломея сбросила последний покров. По телу Ирода пробежала дрожь, и он затих, часто и тяжело дыша. Гости хлопали в ладоши и выкрикивали имя танцовщицы. Ирод тоже выкрикивал. Мать девочки вышла вперед, поцеловала дочь и закутала ее потную наготу в пурпурный плащ. Тогда Ирод сказал:

— Я должен как-то определить это свое «да».

Послышалось приглушенное бормотание гостей.

— Вам, должно быть, известно, что я освободил Иоанна, — объявил Ирод. — Своего рода акт милосердия в мой день рождения. Нам до него уже не дотянуться, он свободен.

Иродиада с горящими глазами подошла к нему.

— Умно, ловко, моя дорогая! — язвительно сказал Ирод. — Я должен был бы сказать — тебедо него уже не дотянуться…

— Но ты обещал, господин мой! — воскликнула Иродиада. — Слово царя! Пусть воют трубы и грохочут барабаны, пусть все знают, что царь не выполняет своих обещаний!

— Это было теоретическое «да», — спокойно и холодно сказал Ирод. — Здесь я стою на своем. Практическая реализация моего «да» зависит от… Очень хорошо, сделай это, если сможешь. Я предоставляю тебе такое право. Полагаю, это должно удовлетворить тебя.

— У меня есть царский приказ, он уже начертан. Недостает лишь твоей подписи и царской печати.

— И я полагаю, — сказал Ирод, дрожа, только эта дрожь не была вызвана экстазом, — что где-то поблизости, вне всякого сомнения, стоят наготове всадники, ожидающие твоего слова, а у одного из них в сумке острый топор. Но как бы резво они ни мчались, ты все равно опоздала.

Однако продвижение Иоанна к границе Галилеи сильно замедлилось — повсюду его встречали толпы радостных последователей. Одни, наиболее преданные, настаивали, чтобы он говорил перед ними, другие просто требовали крещения водой из его рук.

Иоанн и сопровождавшие его вооруженные люди брели под палящим солнцем по каменистой равнине, когда капитан стражников — человек, восхищавшийся Иоанном больше, чем отваживался это показать, — заметил облако пыли, приближавшееся к ним с той стороны, откуда они пришли, а затем из этого облака выскочил всадник на взмыленной лошади. Он достал перевязанный лентой свиток и вручил его капитану. Тот развернул его, прочитал и не поверил своим глазам.

— Этого не может быть! — воскликнул капитан, в недоумении глядя на всадника. — Здесь какая-то ошибка.