— Леночка, солнышко, — осторожно позвал я. — Вставай, труба зовет.

Она не откликнулась. Только слегка пошевелила ногой под одеялом. Я прошел к окну, задернул шторы и включил ночник. Лена пялилась на меня заплаканными глазами. Я присел рядом с ней на кровати.

— Миша, я не хочу умирать, — сообщила она, сжав в ладошках большой палец моей правой руки. Совсем испугался ребенок.

— Резонное желание, — одобрительно заметил я. — А кто сказал, что тебе придется умирать? Как ты думаешь, почему они до сих пор не вломились сюда? Потому что Миша Мешковский — это не просто случайный генно-хромосомный набор. Это субстанция, которую в армии четыре с лишним года обучали всяким гадостям. И они это знают, — на самом деле я глубоко сомневался, что неизвестному противнику известны такие интимные подробности моей прошлой жизни, но это неважно. Важно было вселить в Леночку уверенность. И, похоже, я своего почти добился. — Поэтому мы сейчас встанем, оденемся и выиграем, нафиг, всю войну.

— Правда? — она робко улыбнулась.

— Больше, — твердо сказал я и провел большим пальцем по ее подбородку. На самом деле подобной уверенности не чувствовал — во-первых, после армии прошло шесть лет, и мое тело, истощенное нарзаном, позабыло многое из того, что умело раньше. А во-вторых, против аккуратно выпущенной пули любые навыки бесполезны. Но это тоже было не важно. Вернее — не в данный момент.

Когда я закончил одеваться, у Лены еще оставались дела. Ей необходимо было нанести боевую раскраску и сделать прочие, чисто женские, приготовления перед выходом в люди. Я совсем выпустил это из виду — издержки холостячества. Впрочем, кое-какой запас времени еще оставался. Пока съезжу в гараж, пока вернусь за ней… Полчаса — минимум.

Оставив медсестру прихорашиваться перед зеркалом, я вышел в коридор. Не знаю, почему, но мне мой план по ее спасению показался вдруг ни к черту не годным. Был в нем какой-то изъян.

Вынув из-за обувной полки пакет с пистолетами, я переместил стволы сзади за пояс, и сразу понял, что меня смущало. Какая связь между этим нечто и огнестрельным оружием — ума не приложу, но, судя по всему, она существовала.

Оставлять Лену одну в моей квартире, пусть и ненадолго, не имело смысла, вот что. Потому что какая разница — пробудет она здесь до моего возвращения со смены или те самые полчаса, что потребуются мне, чтобы добраться до таксопарка и вернуться обратно? Для тех, кто желал до нее добраться, между этими временными промежутками разницы не существует. Они нанесут визит сразу после того, как убедятся, что я ушел.

Я снова нарисовался в спальне и сообщил:

— Леночка, душа моя, планы меняются. Мы едем вместе.

— Почему? — она обернулась ко мне.

— Эпоха перемен на дворе, потому что. Постарайся побыстрее.

— А на чем поедем?

— На автомобиле, как буржуины. Закругляйся с раскраской, я пойду такси вызывать.

Леночка послушно отвернулась к зеркалу, вытянула губы трубочкой, подкрутила помаду и принялась за дело. Я же вышел в коридор, к телефону.

Примерно на шестом гудке трубку с того конца сняли, и в динамике прорезался Макарец — очень неприятный даже в виде голоса.

— Да?

— Макарец? — на всякий случай уточнил я. — Это Мешковский говорит. Если в гараже кто-то из парней есть — пусть подъедет за мной.

— Та-ак! — довольно протянул завгар. — Тебе, Мешковский, через двадцать минут на линию выходить. Опоздаешь — пеняй на себя. Я тебе такой штраф нарисую — до самой пенсии не расплатишься. Ты и так уже две смены непонятно чем занимаешься — бензин расходуешь, машину амортизируешь, а выручки я что-то не видел…

— Слышь, ты, гондон штопанный, — сказал я трубке. — Я, может, для того и звоню, чтобы не опоздать. Я человек ответственный, поэтому делай, как тебе сказано. Только пришли кого-нибудь из нормальных парней, а не ваших жополизов. Если таких нет — дождись, пока подъедут, и направь сюда первого. У меня, Макарец, хипеш. Поэтому я злой и не шучу. Надумаешь со мной в игрушки играть — я таки доберусь до гаража, привяжу твои лохматые яйца к своей выхлопной трубе и поеду по городу кататься. Ты меня знаешь, я это сделаю, — и повесил трубку.

Разговор на повышенных тонах вызвал появление Лены. Она вопросительно посмотрела на меня и спросила:

— Что-то случилось?

— Нет, — ответил я. — Такси вызывал. Просто громко. На линии помехи. — И, внимательно присмотревшись к ней, спросил: — Боишься?

Она отрицательно помотала головой, потом передумала, кивнула и, подойдя ко мне, доверчиво прижалась головой к груди. Ну, натурально — ребенок ребенком.

— Все правильно, так и должно быть. Самому себе нужно признаться, только страху воли не давать, и тогда все будет в ажуре, — я поцеловал ее в ухо и легонько отодвинул от себя. — Иди, одевайся, скоро придет машина и тогда времени терять будет уже нельзя.

Она согласно кивнула и подошла к вешалке. Если и боялась, то для человека, впервые попавшего в такую заварушку, держалась неплохо. А вот я, почему-то, вообще не боялся. Слишком непрофессионально эти ребята работали. Зачем было устраивать в ресторане такой шумный трах-тибидох, не будучи уверенным, что уберешь при этом главных действующих лиц? Накладно получается. В больнице, с охранниками, они разделались, конечно, лихо, но это достоинство не их, а гранатомета, подозреваю — тупо подствольника. То же самое можно сказать и о взрыве в палате Ленивого, хотя там гранату явно рукой бросали.

В общем, перестрелка, ожидавшаяся внизу — а я в ней уже почти не сомневался — особых опасений не вызывала. В огнестрельном плане мои неизвестные противники пока никак себя не проявили. Действовали в основном взрывным методом. А если в случае с Ломановым и отступили от правил, это тоже ничего не значило — по словам Леночки, их было двое против одного. Плюс то, что Ломанов был безоружен. Плюс неожиданность.

В отличие от знатного ресторатора я был ко многому готов, к тому же обладал весомым аргументом в виде двух пистолетов. А два ствола, как известно, заметно нивелируют численное неравенство. Если, конечно, речь не идет о цифрах свыше десятка голов против одной. В общем, я оценивал свои шансы, как весьма нехилые.