Отец Серафим и самоотверженная адмиральша прочно застряли в Чите. Они пытались собрать пожертвования у богатых и власть имущих, однако всяк в эту трудную пору был за себя. О живых думать было некогда, что ж о мертвых-то…

В это время кто-то из читинцев посоветовал обратиться к Машке Шарабан.

Про эту особу адмиральша была уже наслышана – причем самого дурного. Долго она собиралась с духом, прежде чем решилась на этот визит, и ничего хорошего не чаяла. Она ожидала увидеть неведомо какую гетеру, а между тем перед ней оказалась скромная и милая дама в платочке на точеных плечиках, в черненьком платьице, русоволосая, гладко причесанная, грустная, бледная…

Адмиральша и отец Серафим явились вдвоем и, встретив сочувственное внимание, принялись наперебой жаловаться на препоны, чинимые судьбою и людьми.

Выслушав, Машка Шарабан некоторое время молчала, словно размышляла о чем-то, потом кивнула неведомым своим мыслям, подвела просителей к шкафу, открыла его и сказала:

– Смотрите.

Ничего подобного не только скромный иеромонах Серафим, но и адмиральша Делингаузен и во сне не видели! В шкафу лежали золотые кирпичики!

Маша объяснила, что это богатство она получила от атамана, когда тот с ней разводился. И сообщила, что берется финансировать перевоз святых останков по иностранной железной дороге. Золотом можно расплачиваться всюду, оно не имеет национальности!

Более того, Маша решила отправиться вместе с адмиральшей и иеромонахом Серафимом в Китай. Собственно, как честно призналась сама Маша, она просто хотела уехать как можно дальше с человеком, которого очень любила и за которого она намерена была выйти замуж как можно скорее – лишь только очутится за пределами тех земель, на которые распространялась власть ее бывшего мужа.

Спустя некоторое время путешественники добрались до Шанхая. После этого Маша подсчитала оставшиеся золотые кирпичи и убедилась, что их еще много. Во всяком случае хватит на перевоз мощей в Иерусалим. Забегая вперед, следует сказать, что акция сия была выполнена успешно. Святыни по железной дороге перевезли в один из китайских портов, а оттуда на пассажирском пароходе доставили в Иерусалим, где они были переданы в храм Святой Равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании. Храм этот находился в ведении Русской духовной миссии в Иерусалиме.

Что же было дальше? Иеромонах Серафим остался при Русской духовной миссии в Иерусалиме и через некоторое время скончался. Адмиральша Делингаузен после завершения своей святой одиссеи вернулась в Америку.

Маша же рассталась со своими спутниками еще в Шанхае, где она положила свои богатства в банк. К несчастью, любимый ею человек вскоре погиб. Она добралась до Парижа, пережив по пути еще не одну любовную историю, здесь взяла себе в компаньонки одну эмигрантку по имени Татьяна Вострякова, потом родила ребенка от одного своего любовника, который, впрочем, ее бросил, как только газеты сообщили о крахе Шанхайского банка. Мария Михайловна оказалась в нищете, однако ей случайно встретился молодой юрист Юрий Нахичеванский, младший сына генерал-лейтенанта Гусейна-хана Нахичеванского, убитого чекистами, бывшего генерал-адъютанта и командира Гвардейского кавалерийского корпуса. Юрий взялся представлять ее интересы в Шанхайском банке и добился-таки выплат. Они поженились, но прежде чем муж взял контроль над ее деньгами, Маша успела купить на подставное лицо ресторан в Пигале и назвать его «Золото атамана» – в честь Семенова, которому она была столь многим обязана и который не столь давно умер в Японии. Она даже попыталась устроить его поминки, однако Юрий Гусейнович очень этого не одобрил. Мария Михайловна довольно-таки боялась супруга, появлялась в «Золоте атамана» только инкогнито, в сопровождении верной Татьяны Востряковой, и, конечно, князь Нахичеванский ни в коем случае не должен был узнать о похождениях его княгини!

Я, разумеется, охотно оказала Марии Михайловне услугу молчанием в благодарность за то, что она сделала для памяти Елизаветы Федоровны и других моих родственников-мучеников. Мария Михайловна осталась мне весьма признательна и долгие годы потом была клиенткой нашего «Ирфе», приезжая на примерки исключительно в сопровождении мужа, которому было очень лестно беседовать с Феликсом. А корыстной дочери Г.Р., Матрене Соловьевой, я весьма признательна за ее аферу – иначе мы бы никак не познакомились с Марией Нахичеванской, потому что именно княгиня Нахичеванская отвела от нас еще более страшную угрозу, чем шантаж: угрозу быть похищенными и уничтоженными большевистскими комиссарами.

Надо сказать, что, хоть русских во Франции было очень много и все мы вроде бы бежали из Совдепии с одинаковыми чувствами, мы вовсе не всем своим соотечественникам раскрывали объятия. Феликс был, впрочем, очень неосторожен. Во мне сословные предрассудки были еще сильны, я все еще продолжала обитать на своем романовском Олимпе, а мой муж жил с исключительным доверием и бесшабашным любопытством ко всем подряд. Правда, когда объявилась так называемая великая княжна Анастасия, он никакого доверия к ней не проявил!

Сейчас на некоторое время отвлекусь, чтобы рассказать эту необычайную историю, которая нас не могла не коснуться, как и всех Романовых.

Примерно году так в 1927-м Мари, великая княгиня Мария Павловна, рассказала, что в Париже много говорят о появлении спасшейся дочери императора, великой княжне Анастасии. Мы с Феликсом уставились на Мари в недоумении: не сошла ли она с ума?! Всем было известно, что следователь Николай Соколов, по приказу адмирала Колчака изучивший материалы дела на месте в 1918 году, вскоре после трагедии, вполне определенно установил, что уничтожена была вся без исключения семья императора! И хоть сначала тела Анастасии и Алексея считались пропавшими, потом нашли и их.

– Говорят, у нее такие же голубые глаза, – растерянно пробормотала Мари, видя наши насмешливые ухмылки. – И госпожа Боткина очень уверена, что это Анастасия! И герцог Лейхтенбергский поселил ее в своем замке!

– Ради бога, перестань! – раздраженно сказал Феликс. – Не нужно принимать желаемое за действительное! Ольга Александровна все нам про нее рассказала.

В самом деле, некоторое время назад моя тетя, великая княгиня Ольга Александровна, была у нас и сообщила, что в Берлине пыталась утопиться женщина, которую спасли чудом, и она, очнувшись, назвалась великой княжной Анастасией Николаевной. Якобы ее спас от расстрела в Ипатьевском доме солдат по фамилии Чайковский, он же помог скрыться, она вышла за него замуж – уже за границей. Потом муж умер, она вынуждена была работать, чтобы как-то прожить… Она потеряла память и только теперь, едва не умерев, вспомнила, кто она. К этой особе немедленно началось паломничество эмигрантов-монархистов, которые рады были ухватиться за любую надежду, возвращавшую их в незабвенное прошлое. Кто-то узнавал в ней Анастасию, кто-то – нет. Больше всех поддерживала ее госпожа Боткина, жена доктора, расстрелянного вместе со всей семьей моего дяди. Она довольно близко знала моих кузин. Ее восторженное письмо побудило Ольгу Александровну обратиться к Пьеру Жильяру, воспитателю моего кузена Алексея, цесаревича. Жильяр ближе других помнил великих княжон; более того, он последовал за семьей моего дяди в ссылку, в Екатеринбург, но большевики не позволили ему поселиться в Ипатьевском доме. В 19-м году Жильяр покинул Россию, женившись на бывшей горничной моих кузин. Теперь он преподавал в университете Лозанны. Тетя Оля попросила его встретиться с этой Анастасией.