– Да что вы, Мария Михайловна, кому мы с Ириной нужны! – ласково улыбаясь, сказал Феликс. – Но все же спасибо, драгоценная ханума, что вы нам все это рассказали. Мне Плевицкая и прежде не была приятна, а теперь я вовсе постараюсь держаться от нее подальше. И матушка, и Ирина то же делать станут.

Мария Михайловна сразу повеселела и, выпив с нами чаю, ушла, пообещав, что закажет у нас платья в свой следующий приезд. Как только за ней закрылась дверь, улыбающееся лицо Феликса сделалось озабоченным.

– Поехали домой, надо быстро собраться, – сказал он. – Вы с Бэби сегодня же отправитесь к Ксении Александровне, в Виндзор. Мы с матерью – на Корсику. Все это на самом деле серьезно, я просто не хотел виду давать перед княгиней. Мы и впрямь очень похожи на тех персонажей рассказа Плевицкой, которых хотят отправить отдохнуть. Старуха, которая от этой певички без ума, – это моя мать. Принцесса – ты. И убийца… Это, конечно, я, Мария Михайловна все правильно поняла! Помнишь, Плевицкая еще в Америке проклинала меня за ту старую историю с Г.Р. и грозила отмщением? Похоже, что это местечко отдыха, которое нам пророчат, находится где-нибудь во глубине сибирских руд. Я тоже слышал о том, что Скоблина подозревают в деле с Кутеповым. Ему доверяет только Миллер, остальные в РОВСе давно на него косятся. Мне бы очень хотелось, чтобы я ошибся и чтобы Мария Михайловна ошиблась тоже. Я буду просто счастлив! Но давай-ка лучше окажемся сейчас подальше от этих людей. На всякий случай. Пока не исчезнет та оказия, о которой шла речь.

Я была в совершенном шоке и тупо послушалась Феликса. Только я настояла, чтобы мы уехали все вместе, не разделяясь. В результате мы: Феликс, я, наша дочь, сорванная из школы в разгар занятий, и еле живая от изумления Зинаида Николаевна – с наспех собранными вещами стремительно отбыли в Англию, где, спустя две недели, до нас дошло известие сначала об исчезновении генерала Евгения Карловича Миллера, а затем об аресте Плевицкой и поисках скрывшегося Скоблина. Потом выявились неопровержимые доказательства, что именно они, Плевицкая и Скоблин, много лет уже работали на большевиков под кличками Фермер и Фермерша. Оба похищения руководителей РОВСа были делом их рук. Наверное, вместе с Миллером должны были отправиться в Совдепию и мы, Юсуповы, и если бы не предупреждение милой ханумы Нахичеванской, это вполне могло бы случиться!

Эта история потрясла эмигрантскую среду. Люди мучились вопросом: почему, почему она делала это?! Она, божественная Плевицкая, душа народная!

Почему?

Мы с мужем это часто обсуждали.

Феликс тогда сказал, что, когда русские эмигранты недоумевают, как могла «искренняя монархистка» Плевицкая пойти на предательство, они же сами и дают ответ на свой вопрос. Да как раз потому, что она была искренняя монархистка! Она лично знала государя Николая Александровича, его семью, она любила их – любила до обожествления, особенно самого императора. И ничего, кроме тайной ненависти и презрения, она не могла испытывать к людям, которые предали своего государя, а ведь и Кутепов, и Миллер были лидерами Белого движения, которое уступило Россию красным и не смогло помешать уничтожить царскую семью. Они все были в ее понимании предателями. Предать же предателей не казалось Плевицкой предательством. А Россия при этом оставалась Россией. Там к власти пришли «простые люди», вся «белая кость» убралась за кордон. Разве это грех, наверное, думала она, желать петь для своего народа? Опять сделаться именно всенародно любимой певицей? Не сидеть в крохотной «артистической» в кабаках и ресторанах – выходить на сцену, как в былые времена, знать, что поешь не для «осколков старого мира», а для всей России?

Так полагал Феликс. Может быть, он был прав…

Не сомневаюсь, Плевицкая видела в розовом свете то будущее, которое ожидало бы ее после возвращения на родину. Она попала бы там в Сибирь. А здесь, во Франции, она попала в Ренн, в каторжную тюрьму для особо опасных уголовных преступников. Через несколько лет, уже во время германской оккупации, она там умерла. О судьбе Скоблина я ничего не знаю.

Каким чудом мы не стали их жертвами?!

Скандальная «слава» убийцы Г.Р. всю жизнь тянулась за Феликсом как тень, из-за чего мы переживали порой немало неприятных моментов. Однажды нашлись люди, которые вытащили эту старую трагедию из-под спуда и попытались обнародовать, совершенно исказив мое в ней участие. Я имею в виду фильм кинокомпании «Метро Голденн Майер», который назывался «Распутин и императрица».

Вообще надо сказать, что историю Г.Р. экранизировали довольно часто. Помню, еще в России после февраля 17-го года фильмы, порочащие царскую фамилию, стали выходить один за другим. А уж после Октябрьского переворота – и того пуще. Не отставал и Голливуд. Также Алексей Толстой, еще во время жизни в эмиграции, написал пьесу «Заговор императрицы». Она вышла за счет автора отдельной книжкой в Берлине, а потом, после возвращения Толстого в Совдепию, пьесу эту, как мы узнали из газет, беспрестанно ставили театры в Москве и в том городе, который когда-то назывался Петербургом. Кстати, в перечне действующих лиц мой муж был обозначен так: «Феликс, князь Юсупов, паж». Прочитав это, оное «действующее лицо» долго хохотало и назвало автора: «Алексей, советский граф Толстой, ренегат». Кажется, именно с его легкой руки прозвище «советский граф» в эмигрантской среде приклеилось к А. Н. Толстому навсегда.

Когда в Париже показывали фильмы о Распутине, я никогда не ходила в кинотеатры. Не пошла бы и на этот, но вдруг получила письмо от одной нашей приятельницы по Америке. Ее звали Фанни Хольцман, она была адвокат и, когда мы пытались выручить свои драгоценности с таможни, она нам очень помогла. На сей раз Фанни написала, что в Нью-Йорке теперь идет фильм «Распутин и императрица», в котором одна из героинь явно изображает меня. Фанни уверяла, что это настоящая клевета и я должна подать в суд на кинокомпанию.

Фильм через некоторое время появился в Париже. Интерес к нему был огромен: его номинировали на «Оскар», к тому же название обещало нечто скандальное. Конечно, мы послушались Фанни и пошли смотреть. Я надела шляпку с вуалью и скрыла лицо. Я опасалась, что эти прохвосты в Голливуде подобрали киноактрису, которая будет похожа на меня, как две капли воды. Но ничего подобного: Диана Винард ничем меня не напоминала. К тому же она отличалась великолепной, в меру пышной фигурой, а я всю жизнь была чрезвычайно худа.