Шрифт:
Случилось то, что должно было неизбежно случиться. Недаром же сама судьба привела его сюда, в Вену, где укрылась некая Роза Эдельштейн, мечтательная девушка восемнадцати лет, с глазами скорбящего ангела, которую фюрер удостоил своим вниманием! Когда бедняжку постигло это несчастье, началась неизбежная в таких случаях проверка. Отца, мелкого коммерсанта, в одночасье убрали, как только выяснилось полное неблагополучие по части крови, а сама она едва успела вскочить в отходящий поезд. От каких-либо показаний Роза благоразумно воздержалась, но Папен на всякий случай держал ее под прицелом. После скандальной публикации в «Журналь» она совсем затаилась, хоть и не была упомянута, и вообще пыль поднялась вокруг иного предмета — совершенно ничтожной особы по имени Женни Хауг. Шоферу и телохранителю фюрера Эрнсту эта дрянь приходилась родной сестрой. Надо же такому случиться, чтобы у Гитлера именно с ней впервые в жизни, кажется, что-то начало получаться. Своими впечатлениями, не слишком лестными, она поделилась с подругой Гертой Мюллер, а та рассказала обо всем парижскому журналисту Тено. Разразилась буря. На Францию давили как извне, так и изнутри — постарался Абец. Тено арестовали, на газету наложили запрет. Напрасно издатель бил себя кулаком в грудь: «В чем вы нас обвиняете? Мы показали канцлера всего лишь обычным человеком. Где, наконец, наши свободы?! Свобода печати!»
Республика не желала осложнять отношения с Германией ради грязных простынь ее вождя.
Прежде чем начать действовать — досье хранилось в сейфе самого Шушнига,— Папен собрал воедино все, что было известно по слухам. Наблюдение за домом канцлера и без того велось круглые сутки. Удалось организовать и бесперебойное подслушивание: микрофоны были встроены в панели служебного кабинета.
Когда Шушниг позвонил домой и попросил жену подвезти «тот самый портфель», Папен сразу понял, о чем речь, и дал сигнал к началу. Дипломатические сотрудники Каганек и Кеттлер действовали строго по сценарию, и, если бы фрау Шушниг не вздумала сделать непредусмотренный крюк, инцидент мог бы закончиться бескровно. Но ей зачем-то понадобилось завернуть на Ротенштурмштрассе. Пришлось прибегнуть к запасному варианту.
Возле ресторана «Штефанскеллер», известного главным образом сумасшедшими ценами, в машину канцлера врезался внезапно вылетевший из подворотни продуктовый фургон. Женщина и шофер скончались, не приходя в сознание, а портфель через пятнадцать минут оказался в кабинете полномочного министра.
— Как ни берегись, но всего не предусмотришь,— философски заметил Папен, поблагодарив обоих дипломатов за службу.— Предоставим героев дня их судьбе, но вы должны немедленно покинуть страну, прежде чем на след выйдет полиция. Приводите в порядок дела и собирайтесь в дорогу. Жду вас ровно через два часа. Этого как раз хватит, чтобы организовать швейцарские визы.
Запершись в кабинете, Папен, не долго думая, взломал секретные замки и наскоро проглядел документы. Материалец подобрался заглядение: фотографии, письма, заверенные показания свидетелей, копии полицейских протоколов.
Младенец — был даже такой снимок! — появившийся на свет в субботу апреля двадцатого дня 1889 от рождества господа Иисуса Христа года, как и ожидалось, оказался тем еще фруктом! Мало того что осведомитель и провокатор, еще и психопат с садо-мазохистскими проявлениями. В бытность германским канцлером Папен имел случай прикоснуться к подобного рода документации, но о начальных ступенях восхождения грядущего фюрера тысячелетнего рейха австрияки знали куда больше. Неудивительно, впрочем. Здесь — Браунау на Инне (Гастхоф цум Поммер) — он родился, здесь же, в Линце, будучи еще гимназистом, впервые столкнулся с полицией. Заключения тамошних медиков превосходно дополняли диагноз, поставленный первого сентября тридцать третьего года ведущим психиатром Эдмундом Форстером. (Уже как вице-канцлер Папен знал, кого привозили к фюреру в эсэсовском мерседесе в то дождливое утро.) Ему стоило немалых трудов выцарапать у Форстера необходимые подробности.
Профессор оказался скуп на слова, однако нашел достойное объяснение тяжелому анамнезу пациента:
— Психоматические особенности напрямую связаны с событиями на Западном фронте, где наши войска были вынуждены применить боевые отравляющие вещества. В частности, «Желтый крест», или «В-дихлорэтилсульфит». Противогаз оставлял желать лучшего, и произошло частичное отравление, имевшее отдаленные последствия. На интеллектуальных способностях это никак не отразилось, напротив, скорее обострило их, пробудив волю к сопротивлению печальным обстоятельствам. Характер, как вы понимаете, закалился в борьбе.
Форстер четко понимал, что от него требовалось. Поэтому Папен пропустил ученые объяснения мимо ушей. Важны факты, а не их истолкование.
Теперь наконец все складывалось один к одному, как в добротной постройке: душераздирающие сцены в мюнхенском доме на Принцрегентштрассе — Мими Райтер дважды пыталась выброситься из окна, загадочное убийство Ангелики Раубаль, которое не так просто оказалось замять, и трогательная дружба с Хелен Бехштейн. Неимоверно трогательная. Фюрера неоднократно заставали перед ней на коленях. Уткнувшись в ее белые, благоухающие руки, он выкрикивал страстные признания, а растроганная фабрикантша шептала в ответ: «Мой Волчонок, Волчонок»,— и успокаивающе гладила по волосам.
Теперь стало понятно, зачем понадобились эти и подобные им, заранее рассчитанные на огласку объяснения.
Фюрер потому одинок, что женат на великой Германии, но он мужчина, в нем играет здоровая сила, которую пришлось целиком сублимировать в исполнении долга. Это жертва рыцаря-монаха. Документы напрочь разбивали эту расхожую, в сущности официальную, версию. Да, как и надеялся Папен, в портфеле была спрятана бомба, способная доставить фюреру немало неприятных минут.
Передать такой материал из рук в руки за здорово живешь было бы недостойно политика. К тому же небезопасно. За причастность к таким тайнам расплачиваются головой. Зато обладание ими может служить известной гарантией безопасности, если, конечно, по- умному распорядиться.
Франц фон Папен заранее продумал и предусмотрел все. Фотограф с нужными принадлежностями в полной готовности дожидался в бронированном помещении. В присутствии посланника он, страница за страницей, переснял все дело, проявил, а затем высушил пленки.
— Спасибо, Гейнц,— милостиво улыбнулся Папен.— Можете быть свободны до завтрашнего вечера,— и, тщательно разглаживая банкноты, отсчитал триста шиллингов.
Так же неторопливо и методично он просмотрел пленки, уложил их в потайные карманчики пуленепробиваемого, выложенного асбестом жилета и поднялся к себе в кабинет.