Шрифт:
Горбачева сразило прямо наповал. Едва добрел до гостиницы. Думал только об одном: у кого попросить револьвер. Он не знал, что командующий, прежде чем позвонить военному прокурору, послал в Москву самолет за Сошиным и Овручевским — титанами инженерно-строительной мысли.
«Прокурор подождет»,— сказал он на следующее утро и распорядился продолжить совещание. Когда объявили Горбачева, зал возбужденно загудел: все считали, что он уже арестован. Господи, боже мой! Во что обошелся ему этот доклад! Говорил, как во сне, ни на что не надеялся, не верил ни в доводы разума, ни в какую-то высшую справедливость. «Затирка, вибраторы, коэффициент трения, металлическая трамбовка, квадраты, шестиугольники...» Кому все это надо? Жуткое слово «вредительство» каленым железом прожгло виски. Но светила дали положительный отзыв. «Получается, что вы берете наши грехи на вооружение? — нарочито громко подал реплику Уборевич.— И даже готовы внести изменения в проекты будущих аэродромов? Я верно понял, товарищ Сошин?» — «Верно. Полагаю, что руководство нас поддержит».— «В таком случае мне следует принести извинения инженеру Горбачеву. Вместо суда его следует представить к награде...»
С тех пор Горбачев не упускал случая, чтобы продемонстрировать командующему качество работ. Бетонные шестиугольники выдержали все испытания. Полоса могла принимать не только двадцатитонные, но и более тяжелые самолеты.
— Как всегда, никаких претензий,— заключил Уборевич.— Стыки ничуть не изменились.— Он понимал состояние инженера.
— Шестиугольник, товарищ командующий. Все углы тупые — сто двадцать градусов.
— Поедем смотреть доты.
Шофер Юняев, остервенело крутанув ручкой, завел остывший на холоду «ЗИС».
Работы по укреплению западных границ шли широким фронтом. Одновременно со строительством укрепрайонов и аэродромов прокладывались новые дороги, но качество их оставляло желать лучшего.
Ехали по рокаде в сторону Полоцка через еловый лес. Вдоль обочин громоздились свежесрубленные деревья и горы грунта. За головной машиной следовала «эмка» командующего ВВС округа Локтионова. Над укутанным в кожаный чехол радиатором курился легкий дымок. Из-за колдобин и скольжины шли на малой скорости.
— Путь не близкий,— пожаловался начальник политуправления Аронштам.— Размахали хозяйство.
— А то ты не знаешь почему. Мощь современной авиации такова, что нам не удастся защитить в военном отношении Минск и Смоленск,— Уборевич закончил писать и протянул листок инженеру.— Никаких зениток не хватит. Формирование войск должно проходить глубоко в тылу. Перво-наперво бомбардировке подвергнутся железнодорожные узлы... Это вам, Георгий Тимофеевич,— он кивнул Горбачеву.— Центр тяжести прошу перенести на строительство дзотов. Тут вы определенно запаздываете.
— Бетон — самое узкое место,— начал объяснять Горбачев, посмотрев краткие замечания: объемистых актов обследования командующий не признавал.— Пока замесят, пока подвезут... Арматура ржавеет... И все тяп-ляп, лишь бы скорее отделаться. В войсках такое же положение.
— Что я могу сказать?.. Застарелые наши беды. Каждый призыв из деревни приносит в казармы тридцать пять малограмотных на сотню. Но эти малограмотные, по сути дела, совершенно неграмотные. Еле-еле напишут фамилию и в час прочтут две страницы. Сплошь и рядом попадаются бойцы, которые не знают, кто такой Гитлер, кто такой Сталин, где Запад, где Восток. И мы мучаемся, обучаем грамоте. Да что там красноармейцы! У нас есть инженеры и техники, которые не знают дробей, потому что в средней школе не проходили. Тут уж не до термодинамики. И так всюду. Отчего взрываются шахты, ломаются закупленные на валюту станки, сходят с рельсов поезда?.. Конечно, есть и вредительство, но главные наши враги — все-таки безграмотность и неумение. Между действительно инженером и инженером по должности ой какая дистанция, Георгий Тимофеевич... Воспитывать надо, растить людей. Ничего нового я вам не скажу.
На место прибыли под вечер. Над лесом скучно дотлевали прожилки зари. Рыхлые комья уродливо торчали из-под пелены снега. С разбивкой местности геодезисты управились в срок. Возле котлованов под огневые точки вкось и вкривь торчали вехи.
Уборевич вытащил из планшета карту и пошел прямиком через вздыбленное поле. Поднявшись на промороженный отвал глины, огляделся по сторонам.
— Вон тот овраг попадает в зону обстрела? — он подозвал Горбачева.— Дот углубится метра на полтора. Амбразура окажется примерно тут... Получается мертвое пространство.
— Надо бы проверить.
— Проверьте.
Пришлось ползти по земле.
День рождения Нины Владимировны решили отметить в Гнездово, на даче — большом рубленом доме, единственным украшением которого были незатейливые наличники. Грубо сколоченные лавки и стол вполне соответствовали струганым бревнам, все еще липким после олифы. От большой русской печи шел благодатный жар. Вкусно пахло горячими пирогами.
Почти весь паек Уборевич отдал шоферу. Как и все большие семьи, Юняевы едва сводили концы с концами.
— Сами-то с чем останемся? — попеняла домработница.— Гостей же назвали. Чем угощать-то? Судаком у томате? Ох, мамочки, нету на вас управы. Хоть бы колбаску забрали.
— Ничего, без еды не останемся. Мясо есть, картошки вдоволь, полкадки соленых огурцов.
— Много вы понимаете, Иероним Петрович! А готовить чего? Это ж день рождения! Не абы как... Готовить чего будем? Опять кислые щи да вареная свинина? Вы же командующий!