Шрифт:
— Идея недурна,— поразмыслив, согласился Беренс.— Но, с твоего позволения, я еще немного подумаю.
— Подумай. Ты отвечаешь, тебе и решать.
— Ощущается нечто шиллеровское: черная неблагодарность, коварство... Определенно тут что-то есть... Значит, содержание письма тебя устраивает?
— Вполне. Сделано достаточно тонко. Стиль Тухачевского, по-моему, соблюден. Вышло даже лучше, чем я ожидал. Тебе удалось создать впечатление, что политическое брожение в верхах РККА вот-вот готово вылиться в заговор. То обстоятельство, что именно германская сторона предлагает помощь и в свою очередь надеется на ответную реакцию, я расцениваю как наиболее удачную находку. Пусть в глазах Сталина наши выглядят более решительными.
— Я тоже так рассуждал. Потомственные военные- аристократы, они, в сущности, ничем не обязаны фюреру, тогда как Тухачевский, Якир, Уборевич сделали карьеру исключительно благодаря большевистской революции.
— Особенно Якир — сын еврейского аптекаря... С Тухачевским сложнее. Такой сумел бы выдвинуться и при императоре Николае — вся грудь в орденах. При усмирении крестьянских бунтов действовал в лучших традициях: захват заложников, расстрел мужского населения и так далее. И в семье у него было несколько генералов. Но суть от этого не меняется. Различие улавливается достаточно четко: в вермахте заговор организационно оформился, в Красной Армии — оппозиционеры еще нащупывают друг к другу подходы. Однако обе стороны сходятся в одном: необходимо сбросить цепи партийной бюрократии. Присущая военной касте амбициозность тоже ощущается в должной мере... В общем, я тебя поздравляю.
— Тогда последний вопрос: на каком языке ведется переписка? Давай все же уточним. Дело в том, что русские генералы превосходно владеют немецким, но как всякие инородцы допускают естественные погрешности, причем сугубо индивидуальные. Тут могут встретиться трудности.
— Разве мы не договорились, что каждая сторона использует свой язык?
— Конечно. Тем более что это соответствует принятой процедуре. И все же меня одолевают сомнения. Все размышляю о том, как бы повел себя в подобной ситуации сам Тухачевский. Психологически тут возможны оба варианта.
— Мне нужен только один. Наиболее простой и, главное, абсолютно надежный.
С машинками, которыми пользовался рейхсвер, а потом и вермахт, у Науйокса затруднений не возникло — в подвалах на Принц Альбрехтштрассе он собрал чуть ли не целый музей. Русский шрифт тоже не составлял проблем. Этого добра в Берлине хватало с избытком. Три дня эксперты из крипо, склонясь над микроскопом, изучали образцы советской машинописи, включая военную и правительственную, но так и не пришли к определенным выводам. Князь Авалов, презентовавший увесистый «Ундервуд» с золоченой фирменной маркой и новенькую, еще неопробованную модель Ремингтона, божился, что именно на таких печатаются документы Кремля.
В конце концов Науйокс махнул рукой и отвез оба аппарата в мастерскую Путцига.
— Здесь личные автографы и список офицеров, которых нужно упомянуть в переписке,— он передал полученный от Беренса конверт.— Все должно быть возвращено в полной сохранности. Мы на вас полагаемся, господин Путциг... Сколько вам понадобится времени, чтобы изготовить пробный экземпляр такого письма?
Гравер пробежал глазами текст, затем вставил в глазницу медный монокль часовщика и скрупулезно исследовал каждый штрих факсимиле.
— Часа четыре, не более.
— Что? — приятно удивился Науйокс.— Тогда я заеду утром.
— Но мне понадобится русская машинистка, господин Мюллер.
— Понимаю. Русскую обещать не могу. Но хорошую немецкую женщину, которая долго жила в России и зарабатывала себе на хлеб перепиской на машинке, вы, безусловно, получите. Ее доставят к вам уже через час.
— Но ведь ночь, господин Мюллер!
— Не имеет значения. Ей за это платят. Впрочем, вы, безусловно, правы. Я не хочу лишать вас заслуженного отдыха. Отложим на завтра.
На другой вечер Науйокс представил Беренсу «пробу пера». Не говоря ни слова, штандартенфюрер отвел его в кабинет Гейдриха.
— Так быстро, Науйокс? Ну-ка дайте взглянуть! — начальник полиции и службы безопасности включил лампу, которую обычно использовал на допросах, направил сноп света к себе на стол.— Феноменально,— одобрил он, сличив работу Путцига с подлинными письмами маршала.— Если и остальное окажется в том же духе, можете рассчитывать на мою благодарность... Надеюсь, вы позаботились о штампах абвера, штандартенфюрер?— спросил он, не поднимая глаз.
— Все готово, группенфюрер,— подобравшись, ответил Беренс. На людях они строго придерживались уставных отношений.
— Тогда готовьте досье со всеми необходимыми грифами, подписями и пометками. Не забудьте только состарить бумагу. Я не стану бранить, если где-нибудь обнаружится отпечаток сального пальца. Сгибы, помятости, даже протертость на сгибах — все, как полагается, но в меру.
— Так точно, группенфюрер. Чернила просушивались под инфракрасным светом.