Шрифт:
Долго скучать не пришлось. Коба преподнес презент аккурат к девятнадцатой годовщине революции, к седьмому ноября.
Неизвестные лица ночью проникли в помещение на улице Клиши, где хранились документы Амстердамского института социальной истории, и похитили несколько десятков пакетов. Борис Николаевский, прибыв на место, скоро установил, что пропало 85 килограммов бумаг из архива Троцкого. Все остальное, включая письма Маркса и несгораемый шкаф с деньгами, осталось в первозданном виде.
Лева прислал из Парижа тревожное письмо. Дел было выше головы, и он совершенно выбился из сна. Развивалась злокачественная бессонница. Притом за ним определенно следили. Какая-то женщина постоянно оказывалась рядом, пыталась навязать знакомство, приглашала на загородные прогулки.
Норвежский офицер вновь оказался возле двери.
— Господин Троцкий,— почтительно обратился он, пробежавшись костяшками пальцев по дубовой доске.— За вами прибыл личный представитель президента Мексиканских соединенных штатов.
— Иду,— немедленно отозвался Лев Давидович. Прирожденный оратор, политик до мозга костей, он, как ни странно, верил словам.
Полицейский, впрочем, не обманул. У трапа Троцкого действительно встретил красивый молодой генерал в белоснежном мундире с золотым аксельбантом и при парадном оружии. Темное от загара лицо, белозубая улыбка, черные, как смоль, волосы и, конечно, усы.
Троцкий радостно улыбнулся в ответ.
— Добро пожаловать в революционную Мексику, компаньеро! — генерал молодцевато откозырял и широким отрывистым жестом вручил конверт с короткой запиской Ласаро Карденаса-и-дель-Рио на бланке с гербом.
Президент предоставлял в распоряжение гостя собственный поезд. Подобной чести удостаивались только главы дружественных государств.
На пирсе Троцкого окружили американские друзья. Фрида Кало, жена Диего Риверы и тоже художница, преподнесла Наталье роскошный букет тропических цветов необычайной желто-лиловой окраски.
— Добро пожаловать, добро пожаловать! — старательно выговаривала она по-русски.
Красавица в длинном платье с мексиканским орнаментом и дивными задумчивыми глазами, словно фея, развеяла тревоги долгого ожидания. Встреча получилась на редкость сердечной и трогательной.
Сам художник встречал поезд на подходе к Мехико. Член ЦК Мексиканской компартии и один из ее основателей, он оказался очевидцем разгона демонстрации сторонников Троцкого в ноябре двадцать седьмого года. В революции он видел прежде всего неограниченную свободу духа. Травля оппозиционеров, преследование инакомыслящих — все, что он успел увидеть в Москве, болезненно ранило его вольнолюбивое сердце. Решительно встав на сторону опального Троцкого, он рассорился с Давидом Альфаро Сикейросом — восторженным поклонником Сталина. Сикейрос считал, что великая цель оправдывает любые средства. Ривера, для которого высшим мерилом была справедливость, полагал совершенно иначе. В конечном счете это и развело двух величайших новаторов живописи. Не отношение к Троцкому, хотя компартия вкупе с Конфедерацией трудящихся требовали немедленно выдворить из страны «предводителя контрреволюционного авангарда».
Карденасу приходилось испытывать давление с разных сторон. Сын бедного крестьянина и боевой участник национальной революции десятого — семнадцатого годов, он был далек от марксизма и тем более Коминтерна. Подписав декрет о разделе крупных латифундий в пользу беднейших крестьян, президент исподволь готовил национализацию нефтедобывающих и железнодорожных компаний. Прямая атака американских интересов могла окончательно разрушить и без того подорванное хозяйство страны. Действовать приходилось, рассчитывая каждый шаг. История с Троцким давала крупный пропагандистский козырь противникам. Связь между приездом «великого практика экспроприации» и намечаемыми реформами выглядела слишком очевидной. Утратив доверие профсоюзов, Карде- нас вообще рискует очутиться в полном одиночестве. Троцкий тут, разумеется, ни при чем. Против засилья иностранного капитала мексиканцы поднялись задолго до русского Октября. Но кричать конечно же будут. Уже кричат. И нападки коммунистов, подстрекаемых Москвой, отдаются болезненными ударами. И все же совесть революционера-крестьянина возобладала над политическими расчетами. Он внял уговорам Риверы, которого глубоко почитал, и сделал все, что только возможно, дабы оградить беспокойного гостя от опасностей и бед.
Именно такой статус и был предоставлен Троцкому — гость правительства. Впервые за все эти годы от него не потребовали отказа от политической борьбы. Единственное условие: не вмешиваться во внутренние дела. Он принял его с полным пониманием и благодарностью, оставив за собой право ответа на публичные обвинения и политическую клевету.
Карденас, у которого развернутая Сталиным пропагандистская кампания вызывала чувство глубокого неприятия, ответил согласием. От личного свидания с провозвестником мировой революции он сумел деликатно уклониться.
В Голубом Доме Риверы, выстроенном по его собственному проекту в парковой зоне Койоакана, изгнанника окружили дружеским участием и теплом. В затененном патио с лимонными деревьями, кактусами и голубыми, с оттенком металла, агавами журчал фонтан. На подносах из глазурованной майолики красовались, поблескивая росинками, экзотические плоды: золотистые манго, бронзовые ядра гуав, фисташковые авокадо. Наталья не сразу решилась нарушить этот живой натюрморт. Картины с яркими бунтующими красками на белых шершавых стенах, цветы в каменных вазах, причудливые матово-лазоревые изваяния древних майя, льющиеся извивы модернистских скульптур — все здесь располагало к углубленному размышлению, отвлекая от сиюминутной суеты. Для отдыха и работы были выделены просторные апартаменты. Личная охрана бдительно, но ненавязчиво несла свою нелегкую службу.