Так как это было гораздо дальше, чем канава, то и времени ушло намного больше. Вернулся назад я ближе к пяти часам, а меня еще ждала работа: отвести и распрячь лошадь, в здоровой ржавой бочке замочить глину, развести ее до кашицеобразного состояния. Этим я и занимался усердно под ехидные подколки успевших отдохнуть работничков, которые сгрудились вокруг меня и давали массу ценных, как они считали, советов.

Закончил я, когда уже стемнело. Жалостливая повариха Таня, получившая прозвище Большая (мелкой прозвище давать не пришлось, так как она полностью оправдывала свою фамилию – Воробьева), оставила мне большую кружку с чаем и миску макарон с мясом. В моей порции, как мне показалось, тушенки было все-таки больше, чем в общей кастрюле.

«Вот так, – подумал я. – Наши парни еще не понимают, что значит быть поближе к котлу».

Когда я зашел в дом, там царил бардак: на полу и на нарах были разбросаны одежда и влажные портянки. Из разваленной печки несло дымом. Сдружившиеся за день парни оживленно обсуждали минувшие события: какая девчонка самая симпатичная, кто за кем будет ухлестывать, кто больше вывез мешков картошки…

Да-а, не служили дети в армии… Но ничего, сегодня и завтра я это еще терплю, а через пару дней вы у меня на цыпочках будете ходить.

С этими мыслями я улегся на нары и мгновенно вырубился.

Следующее утро полностью напоминало предыдущее, за исключением того, что обе наши поварихи ждали, когда я соблаговолю разжечь им костер и помогу с завтраком. Очередного дежурного почему-то не было. Мою добровольную помощь приняли как должное. Позавтракав с девчонками и пошутив насчет выдающихся прелестей Тани Большой, за что получил от нее дружескую оплеуху, я опять направился в конюшню.

Сегодня мой путь лежал к старым финским хуторам. Я, конечно, мог пошарить и по пустым домам в деревне, но просто хотелось посмотреть, как раньше жили люди, чей менталитет очень отличается от нашего. Добравшись через час до первого хутора, я привязал лошадь и долго ходил вокруг, восхищаясь образом жизни людей. Все было сделано для простоты, удобства жизни и надежности. Удивительно, что дом, построенный неизвестно когда и простоявший двадцать пять лет без хозяев, так мог сохраниться. Каменная лестница к небольшому округлому озеру, высокие лиственницы, остатки небольшого бассейна с фонтаном в саду – все это навевало ощущение грусти. Мне, признаться, не хотелось ничего ломать или брать в таком доме, поэтому я облазил все окрестности и нашел небольшой полуразвалившийся сарайчик, в котором имелась столь же полуразваленная кирпичная печь. Эту печку я благополучно разобрал и часть кирпичей перегрузил на телегу.

Прибыл я в нашу резиденцию уже после обеда, как раз в тот момент, когда появился анатом Андрей Игоревич:

– Ага, вундеркинд, стараешься?

– Так точно, товарищ начальник! Все материалы в сборе, завтра начнем заниматься печными работами.

– Ну-ну, смотри, чтобы все до конца не развалилось. Что-то я не очень доверяю твоим печным талантам, – с сомнением протянул Андрей Игоревич.

– Но другого выхода все равно нет. Совхозный печник уже месяц в запое, иначе здесь все было бы сделано.

Второй вечер также проходил под аромат портянок и вонь из заваленного дымохода. И самое интересное – казалось, что никому до этого нет никакого дела. Но мне такая романтика совсем не по нутру.

Сейчас я был не такой вымотавшийся и поэтому решил прогуляться до кухни, где почти в полной темноте наши поварихи домывали посуду. Присев рядом, я принял участие в этой процедуре. Болтая с девушками о том о сем, узнал, что Таня Большая уже успела закончить медучилище и пару лет поработать фельдшером. Все это время она готовилась поступить на медфак и все-таки поступила. А Таня Воробьева рассказывала о своем городском кавалере, причем подавала это в таком ключе, мол, не хочется ли тебе, Сережа, отбить меня у этого кавалера? Таня Большая наблюдала за своей подружкой почти с материнской иронической улыбкой, но абсолютно не мешала нам познакомиться поближе. Впрочем, нынешним вечером дальше разговоров дело не пошло, и мы, закончив мытье посуды, разошлись.

На третий день после уже ставшей традиционной работы на кухне я планировал приступить к ремонту печек. Затруднение вызывал лишь порядок действий. По логике, в первую очередь надо привести в божеский вид кухонную плиту. Но мне так надоело безобразие в нашей комнате, что я решил заняться ей. Сразу после ухода коллектива на работу я разворотил печку и, выкинув в окно все, что было не нужно, приступил к ее восстановлению. До обеда мне удалось сделать лишь половину работы, и явившиеся ребята недоуменно пялились на ужасы, творящиеся вокруг. Меня даже несколько раз с надеждой спросили, может, я не успею все доделать и тогда мы хором пойдем спать к девушкам?

Но когда вечером первые уборщики картофеля вернулись, они с удивлением уставились на чистую комнату с желтыми отскобленными полами, на заправленные постели на нарах и стол посередине. В чистом коридоре перед печным щитом были сделаны палки для сушки портянок и одежды, но самое главное – в комнате топилась печка, трещали дрова и расходилось тепло.

– Ребята, – сказал я, – с сегодняшнего дня раздеваемся в коридоре, там же все развешиваем на просушку. В комнате ходим во второй обуви или в носках, каждый день дежурный моет пол. Нас всего двенадцать человек, так что придется помыть самое большее три раза.

На меня изумленно взирали одиннадцать пар глаз: ведь это была моя практически первая речь за эти три дня. По-видимому, парни считали меня полезной пчелкой, которая делает нужную работу, но недостойна мужского внимания.

– А если мы тебя с твоими требованиями пошлем куда-нибудь подальше? – спросил самый высокий крепкий парень, Игорь Смирнов, и плюнул на пол.

– Игорь, – спокойно сказал я, в душе радуясь его реакции: не придется затягивать дело, – вытри, пожалуйста, плевок.

– А если не вытру, что ты мне сделаешь?