– Аня, давай исчезнем отсюда? – предложил я, и она сразу же согласилась.

– Только, Сережа, не как в тот раз. Не надо мне блузку расстегивать, пожалуйста, мы просто погуляем.

И мы сбежали с этого торжества. Гуляли по берегу реки, говорили о всяких пустяках, целовались, а я все удивлялся себе – тому, что мне действительно нравится бродить с этой милой девочкой, по уши влюбленной в меня, и слушать ее почти детские рассуждения. Когда мы вернулись, все уже разошлись. Мама и бабушка Ани убирали посуду, отец сидел у стола и курил:

– Ну что, молодежь, нагулялись? Дочь, иди спать, а с тобой, Сергей, я хочу поговорить.

– Хорошо, Борис Васильевич, поговорим.

Аня послушно ушла домой, бросив на меня тревожный взгляд.

– Сергей, – начал Борис Васильевич, – я смотрю, ты всерьез ухаживаешь за Аней. Не рано ли?

– Кгхм, – раздалось рядом скептическое хмыканье Натальи Ивановны. – Кто бы говорил.

Услышав слова тещи, Борис Васильевич несколько потускнел, но продолжал гнуть свою линию:

– Так, может, поделишься со мной своими планами на жизнь?

– Борис Васильевич, вы ничего такого не думайте. Я в этом году поступаю на медфак, и мне предстоит учиться еще много лет. Ане тоже нужно окончить школу и либо учиться дальше, либо получить профессию. Так что вы не волнуйтесь, никаких глупостей мы делать не собираемся.

– Ну хорошо, – удовлетворенно кивнул Борис Васильевич и гораздо тише добавил: – Но если что не так, голову как куренку сверну, понял?

– Отлично понял, – ответил я так же тихо. – Не переживайте, все будет хорошо.

Заметив, что мы беседуем, ко мне на защиту несся боевой отряд в составе Аниной мамы и бабушки.

– И что тут наши мужчины в одиночестве делают? Пойдем, Сережа, выпьем еще чаю с тортом, и тогда уж домой.

«Да, женская солидарность – это не шутка», – подумал я и пошел пить чай.

Три дня подготовки к биологии я провел дома. Звонила Ира, обижалась, что я не дождался ее с экзамена, и пригласила домой вместе готовиться к следующему. Но я уже знал, что это скорее всего будет не подготовка, а нечто другое, обычно заканчивающееся болезнью, в медицинской среде получившей название «эпидидимит женихов». Поэтому я поблагодарил за приглашение и посетовал, что никак не могу оставить дома больную бабушку. Услышав мое вранье по телефону, та только руками всплеснула:

– Ну ты и врать-то мастак!

Ну а во-вторых, как сказал один известный классик: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Я решил полностью довериться этому товарищу, к тому же пишут, что в этом деле он был спец.

На биологии нам с Ирой не удалось сесть вместе.

Я вытащил довольно простой билет. Когда пошел отвечать, то вновь в составе комиссии с удивлением увидел учительницу биологии из нашей школы. Она, по-видимому, давно ввела в курс дела своих коллег. Экзамен у меня вновь принимали очень благожелательно, и я вышел с очередной пятеркой в кармане.

На свою голову, я решил подождать Иру. Та вышла минут через двадцать после меня и, ни на кого не глядя, пошла по коридору.

– Ира, что случилось? – догнав, спросил я ее.

– Ничего не случилось, ваши тупые училки поставили мне тройку.

И тут я совершил ошибку, которую, наверное, никогда не совершил бы, если бы мне было шестнадцать лет. Но я-то понимал, что Ира сдает экзамены просто потому, что ее отец хочет, чтобы она для начала попыталась своими силами поступить в вуз. Если что-то пойдет не так, он просто снимет телефонную трубку, и его дочка будет учиться там, где ей нужно.

И я сказал, чтобы Ира не волновалась, она ведь сможет поступить и с тройкой. Этот намек на отца превратил ее практически в фурию. Она наговорила мне массу гадостей, лучшей из которых было «малолетний засранец», и гордо удалилась.

Вот так легко рассыпались мои планы подняться в элиту страны через родственников планируемой жены.

Но молодое тело не давало мне зациклиться на неприятностях, и я решил, что три дня перед сочинением проведу на рыбалке. К тому же на листах бумаги, спертых из аудитории во время экзаменов, у меня уже написано три варианта сочинения, хотя бы одна из тем должна присутствовать на экзамене. Все три проверила мамина подруга-филолог и, исписанные массой замечаний, вернула с заключением: «Для экзамена сойдет».

Дело в том, что за свою первую жизнь я так и не научился правильно писать. Конечно, медицинские заключения, истории болезни и различные официальные документы были отработаны до автоматизма, но вот сочинение – это что-то. И у меня нет совершенно никакой уверенности, что я смогу написать его на абсолютно необходимую пятерку, отсюда все мои ухищрения. К тому же мой пресловутый медицинский почерк, в котором я сам через день уже ничего не мог разобрать, здорово упрощал всякие проверки, потому что любой проверяющий, кинув тоскливый взгляд на мои карты, откладывал их в сторону и выбирал карты врачей, написанные читаемым почерком.