Цикл фильмов, снятых по заказу Гостелерадио, был показан по телевидению и вызвал шумные и горячие споры. После знаменитой фразы нового генсека Горбачева о том, что «всем нам надо перестраиваться», термин «перестройка» прочно вошел во все, в том числе и в идеологические, сферы, и никто уже не обвинял авторов фильмов в антипартийной крамоле. Правда, в «Комсомольской правде» появилась статья одного профессора-юриста, громящего фильмы в пух и прах и утверждающего, что в них проявилось полное непонимание авторами причин подростковой преступности, но в целом все отзывы были положительными, а некоторые – даже восхищенными. В ряде публикаций прозвучали и похвалы в адрес закадрового текста, «выверенного до мельчайших нюансов, точного, лаконичного и в то же время эмоционально насыщенного». Наташа летала как на крыльях, редакторы на телевидении стали узнавать ее и приветливо здороваться, вся съемочная группа получила премии, а Юрий Петрович, тот самый лысый чиновник, встретив ее в Останкине, отозвал в сторонку и с таинственным видом объявил:

– Наталья Александровна, есть мнение, что вас можно включить в состав группы, которая будет делать фильм о ставропольском периоде деятельности Михаила Сергеевича. Сам Михаил Сергеевич смотрел по телевизору молодежный цикл и похвалил. Это очень высокое доверие и очень ответственная работа, так что вам придется постараться. Но я вам пока ничего не говорил.

Дома тоже все складывалось благополучно, Сашу и Алешу после отъезда Галины Васильевны пришлось отдать на пятидневку, а с Ксюшей помогали Бэлла Львовна и Иринка, которая неожиданно воспылала к девочке горячей любовью и проводила с ней каждую свободную минуту, точно так же, как когда-то Наташа возилась с ней самой. Вообще Ира несколько остепенилась, видимо, привод в милицию ее все-таки сильно напугал. Она училась уже в девятом классе, за ней начал ухаживать десятиклассник, симпатичный серьезный юноша, и Иринка находила особое удовольствие в том, чтобы брать колясочку и гулять с маленькой Ксюшей в обществе своего кавалера.

– Знаешь, меня все принимают за Ксюшину маму, – как-то призналась она Наташе. – Так смешно! Оборачиваются вслед, а я слышу, как они говорят: «Подумать только, какая молодая мама!»

– А тебя это сердит? – спросила Наташа, опасаясь, как бы ее непредсказуемая соседка не отказалась гулять с ребенком.

– Наоборот, мне нравится, – улыбнулась Ира. – И Володе тоже нравится. Он говорит, что это хорошая тренировка.

– В каком смысле?

– Ну, в том, что, когда мы поженимся и заведем своих детей, такие прогулки войдут у нас в привычку.

– Ах, вот как! – озадаченно протянула Наташа. – То есть вы уже строите такие серьезные планы на будущее?

– А что такого? Володька очень хороший, я его люблю, он меня тоже. Через год ему исполнится восемнадцать, а я как раз уже школу закончу, и можно будет расписаться.

– Да, но тебе-то будет только семнадцать, – возразила Наташа, не зная, поддерживать ли этот разговор на серьезной ноте или перевести его в шутку, настолько нелепым казалось ей предположение о том, что эта легкомысленная девочка может уже через год с небольшим стать чьей-то женой.

– Ну и что? Я узнавала, в семнадцать тоже расписывают, нужно только разрешение в исполкоме получить.

– Ириша, это все правильно, только ты не учла, что в исполком в таких случаях дети идут не одни, а с родителями. Это родители должны убедить чиновников, что не возражают против брака. Неужели ты думаешь, что твоя бабушка сможет получить в исполкоме нужную бумагу? Это же смешно! С ней там разговаривать никто не станет. Старенькая, немощная и почти все время, извини за подробности, поддатенькая.

– А ты на что? Ты же можешь с нами пойти и убедить их дать разрешение. Ты моя соседка, ты меня с детства воспитывала. И вообще…

– Что – вообще? Исполком, моя дорогая, это государственная организация, а не общество взаимного доверия. Там имеют значение документы, а не факты. А по документам я тебе никто. Так что придется вам с Володей подождать, пока тебе восемнадцать не стукнет.

– Ну и ладно, – неожиданно легко согласилась девушка. – Родить-то можно и пораньше, на это запретов нету, а когда мне восемнадцать исполнится, тогда и распишемся. Правильно, Натулечка?

– Что-о-о?! – Наташа захлебнулась от возмущения. – Родить пораньше? Ты школу сначала закончи с грехом пополам, потом уж о детях будешь думать. Что это тебя на семейную жизнь потянуло? Еще недавно тебя от той мерзкой компании было не оторвать.

– Какая ты все-таки злая, Натулечка, – обиженно произнесла Ира. – Дня не проходит, чтобы ты мне тот случай не припомнила. Что мне теперь, до конца жизни у тебя прощения просить?

– Прощения просить у меня не надо, а вот помнить о том случае тебе необходимо, чтобы еще раз не вляпаться. Ты пойми, Ирочка, – Наташа заговорила ласково и почти умоляюще, – два раза я тебя вытащила, но ведь в третий раз может и не получиться.

– Да ладно, у меня своя голова на плечах есть, – гордо тряхнула темными кудрями Ира. – Нечего меня запугивать. Я сама буду решать, с кем время проводить, с Володькой или с Люлей.

После этого разговора Наташа несколько дней не находила себе места, но, несмотря на дерзкие речи, своенравная девчонка продолжала вести себя прилично, исправно ходила в школу (ну а как же, ведь там можно на переменке увидеться с Володей!), после школы гуляла с Ксюшей по Старому Арбату, который с осени превратили в пешеходную зону, и, если Наташи и Бэллы Львовны не было дома, с удовольствием кормила ее.