Шрифт:
— Здравствуй, товарищ, — сказал он, пожимая дедушке руку. — Не шумите, соседям не нравятся эти визиты.
Он осторожно закрыл дверь, сел на стоявший у окна стул и вернулся к чтению, не обращая на нас никакого внимания. Квартира выглядела старомодной и сумрачной. Я думал, что дедушка проведет для меня экскурсию, но он молча стоял перед зеркалом в золоченой раме, к которой были приклеены старые фотографии и пожелтевшие тетрадные странички, как будто пытался разобрать написанное. В коридоре, в двух витринах, подсвеченных слабой лампочкой, находилось пыльное Красное знамя и несколько других экспонатов. Стены ленинской спальни были оклеены поблекшими обоями в цветочек. На кровати лежала шахматная доска, над изголовьем висела фотография Карла Маркса в рамке. На бюро я заметил чернильный прибор, керосиновую лампу, бумагу и письма в конвертах на имя Ленина. На книжных полках стояли старые книги. Я решил поинтересоваться, что он читал, и подошел ближе. Оказалось, что это не книги, а муляжи. В комнате жены Ленина Крупской пахло затхлостью. В темном алькове стояли две детские кроватки, у стены — узкая койка, на которой спала Надежда Константиновна. Стены комнаты украшали фотографии и факсимильные копии писем. На кухне окнами во двор я обнаружил плиту с чугунным котелком на конфорке.
— Нам пора, Мишель, — сказал дедушка, и мы пошли к выходу.
— Не хотите расписаться в «Книге почетных посетителей»? Там есть подпись товарища Чжоу Эньлая. [152]
Дедушка покачал головой.
— Потише на лестнице, — попросил старик-хранитель, закрывая за нами дверь.
Мы оказались на улице и с наслаждением вдохнули свежий воздух. Дедушка быстро шел к авеню Генерала Леклерка, я почти бежал следом, пытаясь его догнать. Заметил, что у него покраснели глаза, и спросил:
152
Чжоу Эньлай (1898–1976) — китайский политический деятель, первый премьер Госсовета КНР с момента ее образования в 1949 году до своей смерти.
— С тобой все в порядке? Ты расстроился?
Он остановился:
— Не нужно было туда возвращаться.
На перекрестке с улицей Алезиа дедушка заметил бистро, где принимали ставки на скаковых лошадей, и решил, что нам необходимо туда зайти. Мы сели за столик, он заказал мне пива с лимонадом, кофе и кальвадос для себя, положил в чашку три куска сахара и начал медленно размешивать.
— Что стряслось с Франком?
Я не мог скрыть от него правду и коротко рассказал главное, пытаясь перекричать гул голосов посетителей. Дед слушал, не глядя на меня, и медленно потягивал кальвадос.
— С ним все в порядке?
— Не знаю, но пытаюсь убедить себя, что все к лучшему: если бы случилась беда, нам бы наверняка сообщили.
— Где он?
— Папа не захотел сказать.
— Как дела дома?
— Мама не забыла историю с бонами Казначейства. Папа в сложном положении. Он понимает, что мама никогда не простит Франка… и его тоже не простит. С Морисом папа не слишком хорошо ладит.
— Обещай, что будешь писать, мой мальчик, и сообщать новости. Адрес простой: Фонтанеллато, провинция Эмилия-Романья, Риккардо Марини для Энцо Марини.
— Помнишь, я рассказывал тебе о шахматном клубе? Давай сходим, это недалеко.
— Что-то не хочется.
— Ладно, в другой раз.
— Я уезжаю, Мишель. Послезавтра.
— Может, все-таки останешься? Играли бы с тобой в шахматы.
— Сам видишь, какая тут мерзкая погода, а в Италии всегда солнечно и тепло. Приедешь меня навестить, будем проводить за доской хоть все дни напролет. А пока тренируйся, набирайся опыта. Я покажу тебе Флоренцию и Сиену. Увидишь, Италия — самая прекрасная страна на свете.
Мы с папой и Жюльеттой проводили дедушку на Лионский вокзал. Приехали за час до отправления, чтобы он успел осмотреть локомотив. Дедушка не забыл свое железнодорожное прошлое, он досконально изучил маршрут, расписание, пересадки и для начала решил провести неделю в Милане, чтобы посмотреть город.
— Ну и дороговизна! — возмутился он, когда кассир в окошке назвал ему цену билета.
— Ваша скидка действует только во Франции, а в Италии будете платить полную стоимость.
— Я бывший железнодорожник.
— Итальяшкам нет до этого дела.
— Видите, дети, — сказал огорченный дедушка, — все забыли о солидарности трудящихся. Теперь каждый сам за себя. И что с этим делать — непонятно.
Папа занес чемоданы в купе, вернулся к нам, и мы стали ждать, когда поезд тронется, дедушка Энцо пошлет нам воздушный поцелуй и помашет на прощание. Поезд скрылся из виду, дедушка так и не показался, чем привел папу в бешенство.
— Что он там забыл, скажите на милость? Сколько лет он вдалбливал нам, что мы — французы! Стопроцентные, чистокровные — вот что он говорил. Для него это было так важно, что однажды он подрался с соседом, который обозвал его «макаронником». А теперь — нате вам! Он, видите ли, возвращается на родину. Ну что за глупость! Корни человека там, где он живет. На земле, по которой ходит. Не в Италии. Италия — заграница. Готов биться об заклад, что через полгода он вернется. И что тогда? Дом продан, жить негде, я им заниматься не смогу. Придется вашему дедушке поселиться у Батиста. Будет читать «Жизнь рельсовых дорог» и обсуждать с моим братцем последние анекдоты из ВКТ и партийные сплетни.
— Кстати, о партии: мы ходили в Музей-квартиру Ленина.
— Да брось!
— Мне показалось, что дедушка расстроился, но я не понял почему.
— Спроси у него.
— Он уехал в Италию.
— Значит, так тому и быть.
Через два дня после отъезда дедушки Энцо папа опоздал к ужину. Он вошел в кухню и положил на стол завернутый в белую бумагу пакет.
— Это тебе, — сказал он маме.
— Что там?
— Открой — и увидишь.
Мама потянула за концы шпагата и развернула бумагу, в которой обнаружилась обувная коробка. Внутри лежали пачки стофранковых купюр Бонапарт. [153]
153
Сто франков Бонапарт — французская банкнота, эскиз которой был разработан 5 марта 1959 года. Выпускалась Банком Франции с 4 января 1960 года до замены на банкноту сто франков Корнель в апреле 1964 года, а с 30 апреля 1971 года она перестала быть законным платежным средством.