Шрифт:
— Ходи, — сказал он.
Я двинул фигуру, Томаш сделал ответный ход. Я съел его ладью, и он задумался, положив подбородок на сложенные кулаки.
— Ты решил усыпить нас? — раздраженно поинтересовался Грегориос.
Томаш попал в цейтнот. Он не мог взять моего коня — ему мешал собственный слон, и пошел пешкой. Я двинул даму:
— Шах и мат!
Раздался восхищенный шепот, все принялись поздравлять Леонида.
— Спасибо, друзья. Это было нетрудно. И очевидно, — невозмутимым тоном отвечал он.
Леонид взял со стола деньги и с явным удовольствием пощупал каждую купюру.
— Рад, что вы сегодня с нами, мсье Лоньон. Всегда приятно сыграть партию в присутствии знатока. Приходите еще.
— Красиво сыграно, признаю, — скрипнув зубами, ответил полицейский.
— С вас еще сто франков, не забудьте. Если не застанете меня, оставьте Жаки. Давайте выпьем за всеобщее здоровье. Не уходите, мсье Лоньон. Жаки, принеси нам бутылку шампанского, префектура угощает.
— У нас есть «Кристал-Рёдерер». Специальный разлив, — откликнулся официант.
— Тогда неси сразу две, чтобы не бегать туда-сюда. И никаких бумажных стаканчиков!
Жаки побежал за вином, я машинально проследил за ним взглядом и заметил стоявшего в дверях человека. Он улыбнулся и поднял руку в знак приветствия. Появился Жаки с бутылками, и посетитель посторонился, давая ему дорогу. Леонид налил шампанского всем присутствующим, даже Лоньону, а его проигнорировал. Они произносили тосты за здоровье, выпивали залпом и… не замечали его. Я чокнулся с Игорем и Имре и обернулся. Гость исчез — как не было. Леонид хлопнул меня по спине:
— Хочу сделать тебе подарок, Мишель. Говори, чем тебя порадовать? Лови момент, я сегодня богат — благодаря нашему другу Лоньону. Выкладывай.
— Сыграешь со мной?
— У тебя губа не дура.
— Это сэкономит тебе деньги.
— Ужасно скучно тратить время на плохого игрока. Ладно, садись и постарайся хоть сегодня не ударить в грязь лицом.
— Не сегодня. У меня голова кружится, и домой пора. Как-нибудь в другой раз.
Я покинул «Бальто», а они продолжили пить за здоровье Лоньона. На улице я огляделся, ища глазами загадочного человека, но поблизости его не оказалось. Он сидел на скамье у перекрестка Пор-Руаяль. Я решил подойти.
— Это вы навели шороху в ателье? — спросил он.
— Почему хозяин сказал, что вас нет?
— Потому что меня там быть не должно. Я работаю время от времени. В порядке одолжения. Неофициально. Вы вчера нагнали страху на моего патрона. Больше так не поступайте. Мне очень нужна эта работа.
— Вы нелегал, да?
— От вас ничего не скроешь.
Он пожал плечами с видом покорности судьбе, прищурился, как кот, и едва заметно улыбнулся:
— Можете присесть, если хотите.
Я сел рядом с ним на скамью. Он достал пачку «Голуаз» и предложил мне сигарету.
— Спасибо, не курю. Вы… вы иностранец?
Он кивнул.
— Не похоже. У вас совсем нет акцента.
— Я начал учить язык в детстве. Занимался с французом. Если рядом оказываются полицейские, я говорю, как уроженец Вогезов.
— У вас нет документов?
— У меня их слишком много. Только не тех, что нужно.
— Вам не предоставили политического убежища?
— Я подал прошение. Давно. Они потеряли бумаги. И я плюнул на это дело.
— Как вас зовут?
Он не торопясь докурил сигарету до фильтра, бросил окурок на землю и раздавил.
— Саша, — произнес он отсутствующим голосом, глядя на свои пыльные ботинки.
— Почему другие вас отвергают?
— Я уже говорил — не знаю. Я не совершил никакого преступления, не сделал ничего предосудительного. Спросите у них.
— Я спрашивал. У Игоря. Он не ответил.
— Они не поняли, что мы теперь свободные люди и живем в свободной стране. Каждый имеет право делать что хочет и ходить куда хочет. Дайте мне вашу пленку, я ее проявлю. Бесплатно. И напечатаю фотографии. Я знаю, где вас найти. Полагаю, вы часто бываете у фонтана Медичи.
Я протянул ему кассету с пленкой, и он пренебрежительно скривился:
— Чем снимаете?
— У меня «Брауни Кодак».
— Не лучший выбор.
— Я делаю семейные снимки.
— Качества я вам не гарантирую.
Он поднял подбородок, и я проследил за его взглядом. По другой стороне улицы шли Лоньон и Томаш Загеловский. Инспектор бурно жестикулировал, Томаш был явно напуган.
— Легавый в ярости, он потерял много денег, — сказал я, — а Томаш в ужасе из-за того, что стал невольным виновником этого проигрыша.